В кварталах дальних и печальных

Рыжий Борис Борисович

Суждения

* * *

Век на исходе. Скоро календарь сойдет на ноль, как счетчик у таксиста. Забегаешь по комнате так быстро, как будто ты еще не очень стар. Остановить, отпразднуем сей день. Пусть будет лень и грязь, и воздух спертый. Накроем стол. И пригласим всех мертвых. Век много душ унес. Пусть будут просто пустые стулья. Сядь и не грусти. Налей

вина, и думай, что они под стол упали, не дождавшись тоста.

1.

Летний вечер в окне, словно в перепроявленном фото. Нависает звезда. Старый город во сне. Дождь исходит на нем вместе с собственным потом, И спешат фонари за закатом вослед. Я полсвета объехал верхом на осле. Созерцал, как несчастны счастливые люди. Завершилось стремленье. Окончилось чудо. Как плохое сукно, Мое сердце распалось на части. Но я счастлив вполне от того, что несчастлив. Я гляжу за окно.

2.

Скоро осень придет. На Урале дожди ядовиты. Выйду в улицу, стану слоняться, сырой пешеход. И дожди расцелуют дома, как могильные плиты отцов — сыновья. Здесь родная земля. Я с дождями уйду в эту землю. Или просто пойду и совсем облысею. И, нелепый старик, не успевший познать ничего, кроме водки и хлеба, буду всем говорить: «То, что сыплется с неба, не всегда, благодать».

3.

Я везде побывал. Я держал горизонт, как перила, в руке. Я имел миллионы. Пришел налегке — Все бродягам раздал. Ничего не имея, ни о чем не жалею. Только смена пейзажей натерла зрачки до зеленого цвета. И если в ночи я устало стою у окошка, при никчемной луне проклиная судьбу, наполняя округу, подходят к окну одичавшие кошки.

4.

Как порой тяжело. Открываешь глаза и вдруг видишь — чужое всё: и небо, и звезды, и червь в перегное, не несущий тепло. Понимаешь, что сам не уйдешь, уведут под конвоем. Слава Богу, стихи — это нечто иное. Мое тело висит, словно плащ — на гвозде, на взгляде, который прикован к звезде. Я ищу в себе силы не сдаваться и ждать. Но в округе до черта камней. Каждый третий — кидать. Или строить могилы.

5.

Я забыл шелест книг. Я

листаю оконные стекла. И свеча освещает нетронутый ужасом лик. И, как будто меж строк, я читаю меж улиц промокших то, что не передать, ибо это иная книга, нежели те, что обычно читают. Это книга ветров, судеб, звезд негорящих, несказанных слов. Пусть мне хочется спать, но рука не дрожит. Пусть до боли тревожно, надо еле дышать, и листать осторожно. Можно вены порвать.

6.

Суета городов. Тихий ропот и шепот печальный. Бесполезное время. Над струнами линий трамвайных нотный стан проводов… Ноты спящих ворон не метнулися вон, но расселись для вальса. и ты тянешь к луне онемевшие пальцы, И, как пары, на небе кружатся звезды. Будто раз и навеки забыто ненастье, будто вдруг разглядишь невеликое счастье через линзу слезы.

7.

Дорогая, когда обрастут крыши зданий зарею, словно львиною гривой, расстанусь с тобою. И умру, как солдат, не понюхавший боя. Будет небо седое. И, как мины морские, сгоревшие звезды на нем. Кто-то скажет: «Нальем! Хоть он не был солдатом, но ведал о том, что и смерть — лишь обыденный дембель. Пусть согреет свою двухметровую землю уходящим теплом».

8.

Стеклодувы на небе выдувают стоваттную лампу луны. Засыпая, я вижу прекрасные сны, разноцветную небыль. Все плохое, что было вчера, позабылось сегодня. Так всевышним угодно, чтобы мы не привыкли к ударам судьбы, чтобы новый удар был внезапен, но мы не сдавались и жили. И дрожат за окном миллионы огней. Я пишу ни о чем. Да имей ты хоть сотню друзей, одиночество — в жилах.

9.

Никого не виню, что порой легче тело содрать, чем пальто. Все гниет на корню. Я не ведаю, что я и кто. Я, как жгут, растянул окончания рук, я тянулся к звезде. Мне везде было плохо и больно. Везде. От себя не уйти. Что-то колет в груди. И качаются тени. На стене. И закат непохож на рассвет. Я, войдя в этот мир, оказался в чужом сновиденье. Пробуждения нет.

10.