В лабиринте версий
Шрифт:
Отказывая людям в праве на естественный экстаз, аскетический культ пытается подменить его религиозным чувством. Вильгельм Райх говорит об этом следующее:
«При всей неполноте приведенной характеристики религиозного чувства мы, тем не менее, можем обобщить основные положения следующим образом.
1. Религиозное возбуждение является вегетативным возбуждением, сексуальная природа которого представлена в ложном свете.
2. Представляя в ложном свете возбуждение, религиозная личность отрицает существование своей сексуальности.
3. Религиозный экстаз служит заменителем оргастически– вегетативного
4. Религиозный экстаз не освобождает от сексуальности; в лучшем случае, он вызывает мышечную и психическую усталость.
5. Религиозное чувство является субъективно подлинным и имеет физиологическую основу.
6. Отрицание сексуальной природы указанного возбуждения приводит к утрате искренности характера.»
«Клинический опыт неопровержимо доказывает, что религиозные убеждения проистекают из заторможенной сексуальности, причем источник мистического возбуждения необходимо искать в заторможенном половом возбуждении. Отсюда неизбежно следует вывод, что ясное осознание сексуальности и естественная регуляция половой жизни предопределяют судьбу любой формы мистицизма. Другими словами, естественная сексуальность является главным врагом мистической религии.
Справедливость этой точки зрения подтверждается тем, что церковь повсеместно ведёт антисексуальную борьбу, ставит её в основу своих догм и выдвигает на первый план своей массовой пропаганды».
Подавление сексуальности – это не только запрет на внебрачный секс, на контрацепцию, на секс ради наслаждения. Оно начинается уже тогда, когда ребенок знакомится со своим телом, со своими гениталиями. И репрессивная борьба с детским онанизмом – это первый большой шаг на пути порабощения человека. Затем – это чувство стыда за юношескую мастурбацию, затем – стыд за неверность нелюбимому человеку…
Телеэкран погас.
В следующее мгновение на нем появился план здания, на котором зелеными стрелками были показаны пути к отступлению. Красным были обозначены блокированные полицией зоны.
– Сюда, – сказала Глория, беря Трубопроводова за руку, как маленького.
Все повставали с мест и организованно, как на съемках образцово-показательного учебного фильма, направились к выходам.
– Наверх.
Глория отвела Трубопроводова на чердак, откуда, благодаря заранее проделанному ходу в стене, они перебрались в помещение соседнего склада, затем, через подвал, выбрались на улицу. Теперь надо было выйти в жилой район, за территорию облавы.
Сначала лекция, а, потом, и облава возбудили в них желание. Добравшись до первого незапертого подъезда, они вошли внутрь и принялись страстно целоваться. Если бы не было так холодно, они наверняка бы занялись там любовью.
Где продолжим? – спросила Глория в паузе между поцелуями.
– Тебе решать. Я не местный и совершенно бездомный.
– Такси ко мне будет стоить десятку, не меньше.
– Десятка у меня найдется.
– Так, ты богатый?!
– Скорее, расточительный.
В машине под неодобрительное молчание водителя они продолжили любовную игру. Они уже готовы были заняться сексом прямо в салоне, когда водитель остановился возле дома Глории. Это был высотный дом в достаточно приличном районе города. Расплатившись с водителем, они вбежали в подъезд и, не дожидаясь лифта, помчались на четвертый этаж, где жила Глория, останавливаясь на лестничных площадках только для того, чтобы продолжить распаляющие их ласки.
Прошло не меньше сорока минут, прежде чем, счастливые и уставшие, они решились на перерыв.
– Будешь курить? – спросила Глория, нащупав сигареты.
– Давай.
Когда они закурили, послышались аплодисменты.
– Кто здесь! – закричала Глория.
Им в лицо ударил свет мощного фонаря.
– Одевайтесь и без глупостей, – услышали они мужской голос.
Через 10 минут, в сопровождении троих парней серьезной наружности, они вышли из дома. У подъезда ждал черный фургон с тонированными окнами. Когда за окнами начали мелькать, пустующие в это время года, дачные дома, Трубопроводов осознал, что живыми их ни за что не выпустят, и от этой мысли ему стало почему-то холодно.
Вдруг у машины ни с того ни с сего заглох двигатель, и потухли фары.
– Что за чёрт! – выругался водитель.
Один из крепких парней достал из кармана мобильный телефон, но он тоже был мертв.
– Надо убираться отсюда, выходим, – приказал водитель, который, похоже, был среди них старшим.
Когда все вышли из машины, в небе над ними вспыхнул яркий свет, парализующий волю. В десятке метров над их головами неподвижно висел, довольно-таки, крупный объект, поймавший их в ловушку своих прожекторов.
Последним, что увидел Трубопроводов, были небольшого роста большеголовые существа, спустившиеся сверху по этому же лучу света.
Проснувшись, Трубопроводов обнаружил себя на грандиозной, достойной Страны Великанов кровати. В нескольких километрах от него мирно посапывала во сне Глория. Она выглядела по-детски трогательно. Окно у изголовья было завешено шторами, которые пропускали сюрреалистический бело-сероватый свет. Сквозь шторы разглядеть что-либо было невозможно, а раздвигать их Трубопроводову было лень. Комната была подстать кровати. Визуально её размеры увеличивало сведённое до минимума количество мебели. Попытка определиться в пространсве-времени не дала ровным счетом ничего. Как ни старался, Трубопроводов так и не смог вспомнить, как и когда они здесь оказались, и что это вообще за «ЗДЕСЬ». Сев по-турецки, он тупо уставился перед собой.
«Интересно, почему это предельно тупое состояние принято называть задумчивостью?» – промелькнуло у него в голове.
Эта мысль, с момента пробуждения, оказалась самой разумной. Осознав это, Трубопроводов улыбнулся.
Сладко потянувшись, проснулась Глория.
– Мне бы быть такой бездомной! – с немного завистливым вздохом сказала она, окинув взглядом спальню.
Трубопроводов оставил её слова без внимания.
– А чего это мы в темноте? – спросила она, собираясь раздвинуть шторы.
– Я бы на твоем месте этого не делала, – произнес женский голос.
Глория, буквально, подскочила на месте. Трубопроводов отреагировал спокойней, узнав голос Лаймы.
– Не бойся, это свои, – сказал он.
Посчитав его слова приглашением, Лайма материализовалась посреди комнаты с полным подносом в руках.
– Привет, Лайма, – поздоровался Трубопроводов, – это – Глория. Глория, это – Лайма, – сейчас она здесь за хозяйку.
– Как вам комната для гостей? – спросила Лайма, ставя поднос на небольшой столик и включая свет.