В любой гадости ищи свои радости
Шрифт:
Золотистое трепетное чувство протестующе растеклось по венам, убеждая: я не права. У Эйлара наверняка были причины требовать от меня… подлости? Наверняка были. В конце концов, Алехандро собирался его убить. И ведь тоже не на дуэль вызвал, а из-за кустов хотел…
Но как ни старалась глупая любовь оправдать голубоглазого война, как ни пыталась я сама понять и принять… Что-то глубоко внутри, привычное и куда боле основательное, чем любовь твердило: такому нет и быть не может оправданий.
Что бы ни совершил горбун — это
Помогать вонючке, лишившему меня надежды вернуться к родным и близким, не тянуло, как не тянуло и сгореть заживо. А вероятность последнего была велика. Гроза стихла так же внезапно, как и началась, а полыхающий обломок ствола всё ещё нависал над нами. Но теперь огню не мешал ворчливый ливень и колкие искры всё чаще падали на шкуру.
Не будь я насквозь промокшей, наверное. было бы хуже, а так… Даже в такой гадости как ледяной душ посреди ночных гор, оказывается, есть положительные стороны. Повторный тихий стон в районе ‘под брюхом’ и упавший прямо перед мордой кусок ветки слегка привели в чувство.
Так: предаваться отчаянию и самобичеванию можно и в более уютной обстановке. Около костра например. И. желательно, чтобы костёр был около, а не над нами.
Осторожно, и очень медленно я приподнялась. Дерево угрожающе затрещало, но, к счастью, не упало. И сейчас мне как-то по барабану было благодаря сему я могу вообще стоять, держа на спине нехилую ношу. А не дрыгаю ногами с перебитой хребтиной. Удача, магия богини или высшая справедливость без разницы.
— Манюня, я тебя придушу, — просипел снизу кошмар. — Не могла на пять минут позже всё испортить?
Я промолчала, стиснув зубы и уговаривая себя потерпеть ещё чуть-чуть. Дождаться пока этот неблагодарный гад выползет из ямы и тогда… Пошлю его к лысой бабушке.
Грязный, в рванине, переставшей напоминать даже половые тряпки, зомбик неуклюже, но упорно карабкался, цепляясь за мокрые и оттого скользкие узловатые корни. Пожалуй, я и вправду плюнула на проблемного спутника, если б не увидела…
Рыжие блики пугающе громко трещащего пламени упали на лицо Алехандро, высветив багровые кровоподтёки и разбитые губы, рассечённую бровь… Катясь вниз по склону можно разбиться насмерть, свернуть себе шею, исцарапаться вдрызг, но вот такое бывает лишь от многочисленных ударов кулаками.
— Теперь, я придержу вот тут, — с явным усилием выпрямляясь, зомбик ухватил за тонкую часть лежащей на моей спине части ствола, — А ты на счёт три очень быстро двигаешь оттуда. Только осторожно. Здесь скользко.
А то я не в курсе! Сама вижу, но как этот полуживой калека собирается…
— Три! — Сдавленно простонал и, приподнял обломок.
Совсем чуть-чуть, но мне хватило, чтоб, пусть и ободрав бока выскользнуть на свободу. В следующую секунду Алехандро
— Не надо было тебе вмешиваться, — чуть ли на карачках отползая в сторону, прошипел калека. — Теперь достать Нассара будет почти невозможно. Особенно со сломанными-то рёбрами. И ведь его цепные псы и тебя не пощадят, глупышка.
Из всего сказанного мозг вычленил лишь две вещи: у горбуна сломаны рёбра и он, всё равно, собирается убить Эйлара. И то и другое пугало до дрожи. Вот только решение — было одно и для ‘помочь’ и для ‘помешать’. Опустившись на колени рядом с кошмаром теперь уже не только дней, я тряхнула спутанной гривой.
С откровенным недоверием покосившись на меня:
— Нет уж. После всего, верить тебе нельзя.
По-хорошему, радоваться бы, тчо не придётся это чудо гниющее на себе везти, а мне… Так обидно стало. Ведь в чём-то Алехандро был прав. Пусть не надолго, но на какую-то долю секунды я всерьёз задумалась над требованием Эйлара убить горбуна. Слёзы полились сами собой. Так или иначе, но…
— Манюня, ты… — зомбик окаменел, — плачешь?
Я не плакала — ревела.
В голове всё смешалось в какую-то невообразимую кашу. Тоска по дому, страх, чувство вины, стыд, обида, разбитые надежды, усталость, боль и куча ещё всякого разного.
— Ох, не надо так, — опускаясь рядом на колени, осторожно протянул ладонь калека. — Пожалуйста!
Манюнечка… Я не хотел тебя обидеть, но…
Вот именно: ‘но’! Алехандро даже сам не понимал, насколько был прав в своих подозрениях! Было, было это самое мерзкое и постыдное ‘но’! В какой-то момент. Я ведь почти согласилась, почти поддалась золотистому восторгу! Убить, не ради любимого, а чтобы быть с ним! Я…
— Малышка, прости меня. — неожиданно тёплые пальцы погладили по щеке. В смысле — по морде.
И вот почему-то противно совсем не было. Наоборот, сочувствие и тепло человека, которому, если откровенно, куда хуже чем мне, отдалось внутри и я прижалась к руке кошмара.
— Знаешь, — тихо и слегка отстранённо просипел тот, — Когда сесстра с мужем и сыном погибли, думал: ничего кроме ненависти чувствовать уже не смогу. Так было… Пока не купил тебя, бешенную. Я за всю жизнь столько не удивлялся, малыш.
Горбун замолк, рассеянно и как-то очень бережно поглаживая кончиками пальцев мой мокрый нос.
Постепенно приходя в себя, я сглотнула и глаза сами сошлись на переносице…
Кажется, отвращение и брезгливость решили вернуться на своё законное место. В неверном свете горящего дерева, да ещё так близко, рассмотреть что-то было непросто, но память… В её исполнении гниющие язвы и разнообразные обитатели кошмаровой шевелюры представлялись ярко. Даже слишком…. Я снова сглотнула, на мгновение прикрыла глаза и… Осталась неподвижной.