В места не столь отдаленные

Станюкович Константин Михайлович

— Не узнал, что ли?.. Ну-ка посмотри хорошенько.

Невежин видел, как сразу передёрнулось лицо старика, когда он, подняв фонарь, увидал Спасского… Но, видимо, стараясь казаться спокойным, он поклонился и с напускным спокойствием проговорил:

— Чуть было не обознался, ваше благородие… Милости просим…

— Ну, Макарыч, теперь, брат, сказывай: кто да кто у тебя?..

— Да проезжий один, ваше благородие…

— Проезжий… Заблудился, видно? Мы за ним-то и приехали к тебе в гости… Веди-ка к нему!.. Да смотри, Макарыч, без баловства!.. —

строго прибавил Спасский. — Нас видишь ли сколько.

Макарыч бросил беспокойный взгляд из-под седых нависших бровей на своих, видимо, нежданных, гостей и, не говоря ни слова, пошёл вперёд.

Через минуту все вошли в небольшую комнату.

— Здесь, — прошептал Макарыч, указывая на дверь.

— Один?..

— Один! Спит, должно быть…

— А вот мы его побудим!.. Иди-ка вперёд, Макарыч!

И с этими словами вслед за стариком в двери вошли Спасский и Невежин. На кровати, в углу комнаты, лежала чья-то мужская фигура. При свете огня Невежин, к удивлению своему, увидал знакомое лицо Келасури.

— Его-то нам и нужно! — весело проговорил Спасский.

В эту минуту Келасури проснулся и сонным, недоумевающим взглядом глядел на стоявших перед ним людей. Но вдруг его лицо, смуглое, заросшее бородой, с загнутым, как у хищной птицы, армянским носом, исказилось выражением ужаса. Зрачки глаз расширились, губы вздрагивали. Ещё секунда, и он, полуодетый, присел на кровати, озираясь вокруг с видом зверя, застигнутого врасплох. Ловким движением руки он незаметно достал из-под подушки револьвер и нервно сжимал его в своей волосатой руке.

Невежин наблюдал за ним. Он видел, как мрачно блистали его большие тёмные глаза, острые и горячие, как быстро ощущения страха, злобы и отчаяния отражались на этом сухом, мускулистом, напряжённом и сосредоточенном лице, как напрягались жилы на его низком, сморщенном лбе, покрытом каплями пота… Казалось, этот человек не пришёл ни к какому решению. Так прошла ещё секунда-другая — и решение, очевидно, было принято. Лицо Келасури застыло в выражении спокойного изумления.

— Чуть было не напугали меня! — проговорил он сдержанным спокойным тоном, пряча револьвер и вопросительно глядя на Спасского.

Тот ещё накануне снова преобразился в полицейского чиновника, и Келасури отлично его узнал.

— Совершенно напрасно, господин Келасури! — отвечал самым добродушным тоном Спасский и неожиданным движением достал из-под подушки револьвер. — Долго ли до греха с перепугу! Лучше его спрячем! — прибавил он, опуская револьвер в карман.

Келасури ещё с большим удивлением взглянул на Спасского, по-видимому недоумевая.

— А я вот к вам маленькое дельце имею! — продолжал Спасский.

— Ко мне? — переспросил, всё ещё удивляясь, Келасури.

— Да, так, кое-какие сведения нужно собрать… Так уж вы соблаговолите одеться… Не стесняйтесь, пожалуйста…

Когда Келасури одевался, Спасский не спускал с него глаз, следя за каждым его движением.

— Я к вашим услугам… Что вам угодно? — спросил, одевшись, Келасури.

На нём

был хорошо сшитый городской костюм.

— Ты бы, Макарыч, вышел пока… Эй! Степанов… займи-ка Макарыча!.. Да чтобы он как-нибудь того… грехом, не убежал…Понимаешь?.. — прибавил Спасский, отдавая приказание вошедшему полицейскому. — Садитесь-ка, господин Келасури, и не будьте, пожалуйста, на нас в претензии, что мы вас побеспокоили… Сами понимаете, служба уж такая…

Келасури пожал плечами и не проронил слова.

— Ну-с, так вот дельце какое… Скажите, пожалуй, давно ли вы из Жиганска?..

— Вчера…

— Так-с… В котором часу изволили выехать?..

— А право, не помню хорошо… Знаю, что рано… часу этак в шестом… А почему вас это так интересует?..

— Сейчас скажу… Прежде только объясните: сюда как вы попали?

— Да, полагаю, так же, как и вы… Сбился с дороги…

— Сбились с дороги?.. Так, так-с… А выехали в шестом часу?.. — как бы в раздумье протянул Спасский, видимо, доставляя себе удовольствие тянуть эту прелюдию допроса. — Значит, об убийстве в Жиганске не слыхали?

— А разве случилось убийство? — так спокойно переспросил Келасури, что Невежин готов был в эту минуту думать, что Спасский ошибается, подозревая этого человека.

— Как же, пять человек убито… Но только девочка-то жива, господин Келасури! — неожиданно прибавил Спасский, глядя прямо в глаза Келасури.

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он только презрительно поджал губы и, усмехнувшись, промолвил:

— Уж не меня ли вы подозреваете?..

— То-то вас, господин Келасури. Нечего перед вами играть комедию… Вы, слава богу, человек умный и сами, я думаю, догадались… Кстати, что это у вас за шрам?.. — вновь неожиданно спросил Спасский, указывая пальцем на свежую довольно большую царапину под самым глазом. — Верно, ушиблись?..

— Ушибся! — смеясь, ответил Келасури. — А ведь вы, господин Спасский, напрасно прикатили за мной, ей-богу, напрасно… Конечно, это ваше дело, а всё-таки… напрасно… Я ещё убийцей не бывал! — проговорил он сухо и сдержанно, точно скрывая про себя обиду. — Руки для этого слишком чисты! — брезгливо прибавил он, показывая свои небольшие мускулистые руки.

— А всё-таки я вас арестую.

— Вижу, что так…

— И, уж извините, обыщу вас.

— Сделайте одолжение…

Спасский позвал полицейского и что-то шепнул ему, Невежин в это время перехватил полный ненависти взгляд Келасури, брошенный на Спасского.

— Не лучше ли, господин Келасури, без всяких этих миндальностей, — снова сказал Спасский.

— То есть как?

— Да так… Сознавайтесь… ведь это дьявольски смелое убийство — дело ваших рук?..

— Охота вам вздор говорить, господин Спасский… А впрочем… — Какая-то мысль, очевидно, пробежала у него в голове, и он вдруг сказал: — Попросите-ка этого господина выйти на минутку…

Невежин ушёл в соседнюю комнату, где Макарыч и ямщик находились уже связанными.

Через минуту Спасский позвал Невежина.