В места не столь отдаленные

Станюкович Константин Михайлович

— Так приезжайте после спектакля рассказать эту историю!.. Я люблю романические истории! — проговорила она с искусственным смехом.

— Это про какую историю? — подхватил Василий Андреевич, подходя к ним весёлый и сияющий после четверти часа, проведённой за кулисами за комплиментами Панютиной.

— Про одну пикантную историйку, ваше превосходительство! — проговорил Сикорский, удаляясь с почтительным поклоном.

Начался второй акт. С появлением Панютиной театр затих. Все взоры были устремлены на артистку, теперь счастливую женщину, наслаждающуюся взаимной любовью, мягкую и нежную, пока муж не узнаёт о неверности жены и не грозит выгнать её из дома, лишив наследства. И только что

началась сцена объяснения с мужем, в которой жена высказывает, что она его никогда не любила и что любит другого, причём, в свою очередь, грозит мужу местью, если он посмеет исполнить свои угрозы, как в двери боковой ложи вошёл полицеймейстер и доложил, что только что получено известие о побеге Келасури из острога.

«Чёрт бы его побрал!» — подумал Василий Андреевич, выходя недовольный в коридор, чтоб сделать нужные распоряжения.

XX

Любопытная «историйка»

После спектакля Сикорский поехал к Ржевским-Пряникам и за чайным столом рассказал обещанную романическую «историйку», ожидание которой заставило Марью Петровну волноваться во всё продолжение спектакля. Рассказ Сикорского, полный пикантных подробностей, частью сообщённых ему, частью вымышленных им самим, произвёл на влюблённую барыню сильное впечатление и окончательно убедил её в невозможности вернуть Невежина. Несмотря на уменье скрывать свои ощущения, Марья Петровна всё-таки не могла скрыть от проницательных взоров такого опытного сердцеведа, как Сикорский, волнения, возбуждённого в ней рассказом. Сикорский и раньше подозревал, что потерей места частного секретаря при Василии Андреевиче он обязан его супруге и что особенное покровительство, оказываемое «стариком» Невежину, было делом рук Марьи Петровны и, главным образом, её любовных вожделений и расстроенных нервов. Теперь он вполне убедился, что «баба влюблена, как кошка», и втайне ликовал, что Невежин оказался дураком, уклонившись, по-видимому, от чести успокаивать нервы опытной в амурах перезрелой красавицы.

Она не простит этого Прекрасному Иосифу, лишившему её такого удобного случая. Его шансы упадут, и влюблённая супруга теперь сама подаст мужу мысль удалить молодого человека, — надо только взвинтить её хорошенько!

Так думал Сикорский и продолжал «взвинчивать», рассказывая не без патетического одушевления перипетии романической истории, окончившейся для Невежина ссылкой в места не столь отдалённые.

— Не правда ли, любопытная историйка? — обратился он с вопросом, взглядывая на Марью Петровну с самым невинным видом.

— Да… любопытная! — проговорила задумчиво Марья Петровна.

— Как же, Михаил Яковлевич, вы раньше нам не рассказали? — упрекнул старик, очень любивший слушать всякие пикантные рассказы.

— Я и сам только что сегодня о ней узнал.

— Откуда? — с живостью спросила Марья Петровна.

— О, из самых достоверных источников! — отвечал с улыбкой Сикорский. — Я получил письмо из Петербурга от брата, и он между прочим сообщил мне то, что я имел честь рассказать вам.

Сикорский умолчал только о том, что сообщение это было ответом на его просьбу навести подробные справки о деле Невежина, и брат его, присяжный поверенный, написал ему о слухах, ходивших о деле Невежина среди адвокатов.

— Во всяком случае, Невежин поступил по-рыцарски, скрыв от суда имя девушки… Не правда ли, Marie?

Но «Marie» на этот раз не только не приняла стороны молодого человека, а напротив, резко отнеслась к нему. И жена Невежина, которую прежде она готова была считать виновницей семейной драмы, теперь нашла в Марье Петровне неожиданную горячую защитницу!

«Несчастная страдалица! Сколько она перенесла из-за этого человека! Его поведение

относительно жены возмутительно, бесчеловечно! Жениться из-за денег… какая гадость! Не пощадить её чувств!.. Признаться, она никак не ожидала, чтобы этот молодой человек… был так испорчен!»

— Но, послушай, Marie, ведь ты сама же не раз говорила, что чувство свободно и что его купить нельзя!.. — пробовал было возразить Василий Андреевич, удивляясь такой внезапной перемене в отношении к Невежину. — Ты прежде сама защищала молодого человека.

— Ну так что же?.. Я прежде не знала подробностей всей этой истории. Я думала, что жена подала повод к разрыву…

— Она, говорят, была ревнива, как только может быть ревнива отвергнутая женщина! — вставил Сикорский.

— И вдобавок дурна, как смертный грех, — прибавил Василий Андреевич, как бы в доказательство, что эти две причины вполне уважительны для того, чтобы отнестись снисходительно к Невежину.

— А кто ж его заставил в таком случае жениться? — резко остановила мужа Марья Петровна.

— Мало ли какие бывают причины…

— Он запутался в долгах! — заметил Сикорский.

— Раз женился — неси свой крест! — не без торжественности промолвила Марья Петровна и вздохнула. — Браком шутить нельзя… Брак — это… это… таинство… Из-за какой-то студентки стрелять в жену!.. Вот к чему приводят все эти нынешние идеи! — совершенно неожиданно выпалила генеральша, закипая всё большим и большим раздражением. — Нет, я положительно разочаровалась в Невежине… Сделай это какой-нибудь нигилист, а то человек из хорошего круга, с хорошим воспитанием… Несчастная жена брошена, а эта героиня не довольствуется тем, что осквернила семью, а ещё едет сюда за героем (подчеркнула она), чтобы открыто жить по их правилам, в гражданском браке! После этого разве можно удивляться, что открытый разврат вводится в догму этими барышнями с высшим образованием! — негодующе прибавила добродетельная жрица адюльтера.

— Но почему ты знаешь об их отношениях? — робко заметил Василий Андреевич, возмущённый, что жена клевещет на совершенно незнакомую девушку.

Марья Петровна сверкнула глазами и спросила:

— А зачем же она сюда пожаловала?

— Невежин говорил, что повидаться с тёткой…

— Повидаться с тёткой? И ты поверил? Очень умно придумано, но только совсем неубедительно… Она приехала, чтобы броситься на шею этому великодушному молодому человеку и сделать из него такого же адепта нигилизма, как и она сама… Недаром она курсистка!..

— А ведь вы угадали, Марья Петровна! — снова вставил Сикорский, с интересом наблюдавший за результатом своей «историйки». — Я кое-что слышал о госпоже Степовой, и знаю, что она из красных барышень… Она уж удостоилась быть выгнанной из одной деревни, где после окончания курса была учительницей и где, конечно, пропагандировала идеи всеобщего благополучия… Вероятно, и здесь, на родине, она, как горячая патриотка, будет пропагандировать идеи сибирского патриотизма и, чего доброго, обратит милейшего Евгения Алексеевича в местного патриота… «Америка для американцев»… «Сибирь для сибиряков!»

И Сикорский, этот старый Яго, засмеялся своим беззвучным смехом, посматривая на Василия Андреевича.

— Вот видишь ли? — воскликнула Марья Петровна, довольная, что нашла союзника. — А ты… ты…

— Что я? — оторопел бедняга Василий Андреевич, почувствовавший, что готовится бурная сцена.

— А ты, по обыкновению, готов защищать всякую смазливую рожицу и не видишь, что у тебя делается! — со злостью, хотя и без всякой последовательности, прибавила Марья Петровна.

Сикорский благоразумно откланялся, предоставив Василию Андреевичу одному выдержать продолжение семейного шторма, неминуемость которого Сикорский предвидел.