В места не столь отдаленные
Шрифт:
— Что это ты, Зина?.. — беспокойно спросил муж.
— Ничего… я увидала одного знакомого… Помнишь… я тебе говорила о Невежине, — слегка краснея, промолвила тихо Зинаида Николаевна.
Муж взглянул на молодого человека. Он весело смеялся, что-то нашёптывая на ухо француженке.
«Шут гороховый!» — подумал сибиряк, оглядывая его костюм.
«Всё тот же!» — подумала Зинаида Николаевна и, отвернувшись, снова заговорила с мужем.
Раздался звонок… Пассажиры шнельцуга спешили выходить из-за стола. Поднялся и Невежин и, обводя прищуренным взглядом публику, увидал Зинаиду Николаевну и на секунду приостановился…
Что-то давно забытое, хорошее, светлое вдруг хлынуло на него при виде Зинаиды Николаевны, свежей, цветущей, похорошевшей… Он хотел было подойти к ней, но в эту минуту француженка нетерпеливо вскрикнула:
— Что же… Ты хочешь опоздать?
И Невежин, подав спутнице руку, спешил к выходу, чтобы не опоздать на поезд, который
— Eh bien? О чём вы задумались? — спрашивала Невежина через минуту его спутница, случайная подруга, взятая им из хористок маленького театра, ударив Невежина веером по плечу.
О чём он задумался?
Этого Невежин не мог бы сказать. Тысяча мыслей пробегала в его голове. И позднее сожаление о потерянной любви Зинаиды Николаевны, и сознание позора своей беспутной жизни, и досада о глупо растрачиваемом состоянии, и страх перед будущим… Всё это, под влиянием неожиданной встречи, заставило Невежина задуматься на минуту и взглянуть на свою спутницу недовольным взглядом.
Но «минута» прошла, и Невежин снова весело болтал с пикантной актрисой.
Константин Станюкович
Г. Н. Потанин
(биографический очерк)
Несмотря на большую популярность имени знаменитого нашего путешественника Г. Н. Потанина, давно признанные учёные заслуги которого ещё недавно были почтены пожизненной пенсией, исходатайствованной Русским географическим обществом, — до сих пор биографические данные об этом замечательном деятеле были мало известны не только большинству публики, но даже и людям, пользующимся честью личного знакомства с Григорием Николаевичем. Причины такого знакомства с биографией одного из выдающихся деятелей заключаются в скромности этого человека, доходящей до щепетильности. Охотно готовый поделиться со всяким своими сведениями, охотно готовый принять самое горячее участие во всяком деле, имеющем общественный или научный характер, готовый терпеливо выслушивать автобиографические рассказы других, Григорий Николаевич о себе никогда не говорит, и если замечает попытки собеседника завести разговор в этом направлении, то обыкновенно отклоняет такие попытки, замечая, что это неинтересно.
Тем с большим удовольствием встретили мы в журнале «Нива», вместе с портретом Г. Н. Потанина, и хорошо составленную краткую его биографию, написанную почтенным вице-председателем Русского географического общества. Пользуясь этими сведениями, мы познакомим читателя с деятельностью знаменитого путешественника, чтобы затем дополнить их описанием личных впечатлений, вынесенных из знакомства с Григорием Николаевичем.
Я заранее знаю, что Потанин будет сердиться и на газету, и на пишущего эти строки за то, что им так много занимаются, но в данном случае я готов подвергнуться даже гневу Потанина, ибо считаю, что сибирская печать не исполнила бы своего общественного долга, не ознакомив читателя с одним из лучших сынов Сибири, в своё время пострадавшим за свою горячую любовь к родине, — с человеком, деятельность которого, помимо своего научного значения, имеет и другое, не менее важное, — глубоко воспитательное общественное значение как необыкновенно чистой и нравственной личности. Биографические сведения о таких личностях действуют благотворно, освежающе и укрепляюще, особенно в такое время, как наше, когда эгоизм и себялюбие, продажность и предательство, бессердечие и ненависть ко всему, что носит на себе печать «духа», словом, все низменные, ничем не сдерживаемые, инстинкты празднуют, ликуя, так сказать, «имянины сердца». Такие личности, которые и в преклонном возрасте, среди окружающего их одичания и бесстыдства, сохранили безукоризненную нравственную чистоту и веру в торжество добра, являются как бы путеводным светочем среди мрака жизни. Они радуют людей с божьей искрой в сердце, бодрят слабых и колеблющихся, будят погружённых в суету мелких личных интересов и поддерживают чистые стремления молодых, ещё не испорченных сердцем, служа им примером для воспитания в себе «человека», а не «обывателя» [56] .
56
Далее идут выдержки из биографического очерка, написанного П. П. Семёновым-Тян-Шанским и опубликованного в жур. «Нива», 1888, № 5. Подробности биографии см. в книге Г. Н. Потанина «Воспоминания» (ЛНС, т. VI, Новосибирск, Западно-Сибирское кн. изд-во, 1983).
Знакомя публику с многосторонними знаниями, энергией и трудолюбием нашего путешественника, знакомя с тем разнообразным научным богатством, которое находил Потанин в разных посещённых им малоизвестных странах, сообщая,
И на этот вопрос приходится дать ответ, который только порадует всякого гуманного человека, знающего из историй разных путешествий не только старых, но и новейших, какими, в сущности, «варварами» нередко являются многие знаменитые и блестящие путешественники, оставляющие среди туземцев кровавые воспоминания, хвалящиеся, как, например, Пржевальский, что берданки его экспедиции производили чудеса, и перечисляющие с хладнокровием чистокровного флибустьера количество убитых туземцев [57] .
57
Следует признать, что К. М. Станюкович здесь излишне резок, он не учитывает, что условия путешествия в пустынях и горных областях Центральной Азии в то время зачастую проходили среди враждебного окружения; сам Потанин никогда и нигде об этом не говорил, ни в письмах, ни в статьях; в статье «Памяти Н. М. Пржевальского» (Восточное обозрение, 8, № 44) он пишет о нём с глубочайшим уважением; Пржевальский в статье «Как путешествовать по Центральной Азии» писал: «…В далёких и диких странах Азии путешественник, помимо научных исследований, нравственно обязан высоко держать престиж своей личности, уже ради того впечатления, из которого слагается в умах туземцев общее понятие о характере и значении целой национальности» (Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. СПб., 1888, с. 219).
Нечего и говорить, что Потанин принадлежит совсем к другому типу путешественников, к тому типу высоко держащих знамя истинной цивилизации географистов, лучшим представителем которого может служить Ливингстон, умевший находить себе друзей среди таких людей, с которыми путешественники-флибустьеры вступают в сношения лишь при помощи револьверов.
Гнушаясь каким бы то ни было насилием над туземцами, Потанин всюду, где был, являлся мирным гостем; видя везде не «врагов», а людей, он повсюду оставлял по себе хорошую память и, случалось, проходил благополучно один или вдвоём по таким местам, где Пржевальский шёл со свитой вооружённых солдат. Таким образом, экспедиции Потанина действительно были мирными, учёными экспедициями, а не флибустьерскими походами во славу русского оружия, — и имели хорошее, действительно цивилизующее влияние. По словам одного из спутников Потанина, Григорий Николаевич умел необыкновенно располагать к себе людей, и во время своих путешествий приобрёл себе немало друзей среди туземцев.
Мне приходилось встречать разных «знаменитостей» из мира литературного, учёного и художественного. Приходилось видеть их и с глазу на глаз и на разных собраниях. Были между ними всякие: и скромные, и не скромные, но в самых скромных людях можно было подметить ту, едва заметную, правда, но всё же заметную чёрточку, которая свидетельствует, что эти люди, при всей своей скромности (и иногда именно благодаря подчёркиванию этой скромности), всё-таки чувствуют и сознают, что они «знамениты», и это сознание придаёт известный импонирующий оттенок манере говорить, слушать, держать себя, одним словом, невольно даёт чувствовать, что перед нами человек с «печатью известности».
Ничего подобного нет в Григории Николаевиче.
Я познакомился с ним в Томске, у А. В. Адрианова, у которого Потанин остановился, возвращаясь из последней своей китайской экспедиции [58] в Петербург. Я не ожидал встретить Потанина, когда однажды утром зашёл к А. В. Адрианову и увидел у него в кабинете маленького, сухощавого, но крепкого и сильного на вид человека лет под пятьдесят, с обветрившимся, загорелым, изрезанным морщинами лицом, опушённым небольшой тёмно-русой бородкой, с небольшими серыми глазами, приветливо и скромно глядевшими из-под очков.
58
В 1888 г. последней экспедицией Потанина была экспедиция в Китай 1884–1886 гг.;
Адрианов Александр Васильевич (1853–1920), учёный, этнограф и археолог, в те годы человек, близкий Потанину.
Это лицо напоминало собой простые, умные лица из «народа» и притом из типа так называемых «недоимщиков». Чем-то необыкновенно хорошим, скромным, даже детски застенчивым веяло от этого небольшого сухощавого пожилого человека с крепко посаженной головой, с закинутыми назад тёмно-русыми с проседью волосами, оставлявшими открытым морщинистый лоб, заканчивающийся над глазами густыми, слегка нависшими бровями. Если б не китайский халат, накинутый поверх чёрного костюма, я, разумеется, никогда бы не догадался, что вижу перед собой знаменитого путешественника, о котором ещё раньше столько слыхал хорошего.