В места не столь отдаленные
Шрифт:
«Она не уедет!» — мелькнуло в его голове, и он продолжал:
— И вы ещё спрашиваете: «не всё ли равно»! Скажите же, чем я провинился?.. Что я сделал такого, что вы лишили меня даже того дружеского расположения, которое давали взамен моей привязанности… За что эта презрительная холодность?
«К чему он так говорит? К чему он требует ответа?» — невольно подумала девушка, с болью в сердце слушая эти, казалось, искренние слова. И чувство сострадания и жалости невольно закрадывалось в её душу.
— Что ж вы молчите? Или я не стою даже ответа?
— Мне тяжело говорить. Вы сами должны знать…
— Но я не знаю. Клянусь богом, не знаю! — воскликнул Невежин.
Зинаида Николаевна
«Увы! Ведь он говорит правду. Он даже в эту минуту не понимает, отчего она изменилась к нему. И она любила такого человека!»
— Оставим лучше эти объяснения… Они бесполезны! — холодно промолвила девушка.
— Бесполезны?! — порывисто подхватил он, почувствовав острую боль оскорблённого самолюбия. — Ещё бы! Вам, видите ли, тяжело, а мне не может быть тяжело? И вы даже не удостоиваете сказать, в чём обвиняете меня! Нечего сказать, это по-христиански. Очень хорошо поступлено… Превосходно!.. Так зачем же вы приезжали сюда? Зачем сближались со мной, зачем питали мою любовь? Зачем? Зачем? Что это было: кокетство или опыты реабилитации? Христианская любовь или… или развлечение холодной бесстрастной натуры? И когда вас полюбили, питая надежду, что и вы, наконец, ответите взаимностью, вы отталкиваете человека, а сами великодушно уезжаете… Что ж! Верно, опыты реабилитации не удались? Я, по вашему мнению, негодный человек? Я праздно провожу время. Я не несу обязанностей? Так что ли?..
Зинаида Николаевна слушала эти обвинения с тяжёлым чувством. Она порывалась было что-то возразить, но Невежин продолжал:
— Если это и так, если я в самом деле слабый, негодный, гадкий человек, — неужели хорошо бросить его в этой проклятой дыре одного, без поддержки? Пусть пропадает! Это что же? Тоже по морали святых людей?! Хороша мораль! Да вы хоть бы вспомнили, из-за кого я здесь, бессердечная девушка! — вдруг крикнул возбуждённо Невежин.
Это уж было слишком даже и для терпения Зинаиды Николаевны. Тяжкое обвинение, с лёгким сердцем брошенное в глаза, возмутило девушку до глубины души.
— Не лгите, Невежин! — сурово остановила она. — Вы отлично знаете, что я не виновата в этом! — И, взволнованная, с бледным лицом и строгими глазами, она проговорила: — Вы требуете ответа? Извольте, я дам его, хоть мне и тяжело, но вы сами хотите… Так слушайте.
Тон её был так строг и серьёзен, что Невежин невольно притих и опустил глаза.
— Вы помните там, в тюрьме, наше свидание?.. Вы помните, что говорили тогда?.. Я поверила вам… Я думала, что вы в самом деле сознали ужас и пустоту прежней жизни и искренно хотите начать новую… Я жалела вас, Невежин, жалела, что была отчасти невольной причиной вашего несчастия, и в то же время радовалась, что несчастие заставит вас серьёзно поработать над собой и сделает вас другим человеком… Вы так горячо, казалось, этого хотели, рассказывая свою исповедь… Сперва я жалела, а потом… потом полюбила вас, Невежин! — прошептала Зинаида Николаевна, не глядя на него. — Но я старалась скрывать это чувство, и вы знаете, почему. Я не могла доконать больную, умирающую женщину, которая вас любит… Я думала, что и вы способны на серьёзное чувство и поймёте его в другом… Но я ошиблась… Вы, говоривший о своей любви, в то же время профанировали эту любовь… Я ведь знаю ваши отношения к Панютиной… Знаю, отчего они оборвались…
— Но это была не любовь!..
— А что же?.. — строго спросила Зинаида Николаевна.
— Так… увлечение…
Зинаида Николаевна грустно усмехнулась.
— Пожалуй, вы правы… У вас ведь всё увлечения, за которые вы не считаете себя ответственным… Но вы лгали и в других случаях… Эта история с деньгами…
— Какая история?..
— Вы и это забыли?
Невежин вспыхнул от стыда, унижения и досады.
— Ну да… я брал от жены… Я не просил её… Она сама посылала, и я не хотел её обидеть отказом, но если вы знали об этом, отчего ж вы не сказали мне… отчего не остановили?
— Останавливать от таких поступков?.. — горько усмехнулась Зинаида Николаевна. — Я и то старалась оправдать вас и… не могла… Я много передумала тогда и пришла наконец к грустному заключению, что вы…
Она остановилась, словно приискивая слово.
— Что же вы не договариваете? Что я погибший человек? — промолвил тихо Невежин.
— Что вы совсем не тот человек, каким создало вас моё воображение! — досказала Зинаида Николаевна.
Прошла тягостная минута молчания. Невежин сидел, опустив голову, и не уходил. Чувство унижения, уязвлённого самолюбия, досады и в то же время неудержимое желание возвратить любовь этой девушки, которая ещё щадила его после всего, что он позволил себе сказать ей, — все эти ощущения волновали его… «Она уедет, а он останется здесь один… Нет, это невозможно!»
И он порывисто стал молить о прощении. Он несправедливо осмелился обвинять её, тогда как сам виноват во всём… О, он только теперь понял, чего лишился, потеряв её привязанность… Он сознаёт свою мерзость, но он исправится, только пусть она не уезжает, пусть вернёт расположение, пусть испытает его любовь…
— Неужели вы и любви моей не верите? — горячо и порывисто восклицал он.
Зинаида Николаевна отрицательно покачала головой и проронила:
— Разве это любовь?
— Так что ж это?
— Каприз балованного человека, который скоро пройдёт… Вы, Невежин, сами себя не знаете… Вы так же легко увлеклись мною при встрече, как увлеклись потом Панютиной и как увлечётесь многими другими… Теперь вам снова кажется, что вы любите…
— Кажется?
— Да, кажется. От безделья, от скуки. Любят не так.
— Так разве я и любить не могу?
— Не можете… Вы любите одного себя. И к чему вам моя привязанность? Вы скоро бы тяготились ею… Мы слишком не похожи друг на друга, между нами — пропасть. Для вас идеал жизни — бесконечно весёлый праздник, на котором вы бы блистали. Для меня жизнь — серенькие будни, нелёгкая задача труда и обязанностей…
— И вы… вы теперь презираете меня?
— Мне жаль вас, Невежин. Вот всё, что осталось от прежнего! — проговорила Зинаида Николаевна с какой-то вдумчивой серьёзностью. — Не сердитесь на меня за то, что я высказала… Вы сами этого требовали! — мягко прибавила она.
С каждым её словом Невежин чувствовал себя более и более несчастным. Его охватило то неопределённо чувствительное настроение, которое у поверхностных натур заменяет глубокое чувство. Слёзы подступали к горлу. Он хотел что-то сказать, о чём-то умолять, но слов не находилось, и он вдруг припал к ногам девушки, рыдая и покрывая её руки страстными поцелуями и слезами.
Странные ощущения овладели на минуту девушкой. Она чувствовала презрение к Невежину, и ей было бесконечно жаль его. Эти поцелуи оскорбляли её и в то же время, сладко волнуя, заставляли трепетно биться сердце… Она медлила отнимать руки. Ещё мгновение, и она готова была, пожалуй, простить его, но мысль, что в ней говорит не человек, считающий чувство святыней, а чувственность женщины, вдруг пронеслась в её голове, и она с какой-то брезгливостью отдёрнула руки и, вся замирая от стыда за себя, проговорила резко и повелительно: