В места не столь отдаленные
Шрифт:
— Встаньте, Невежин… Не унижайтесь по крайней мере!
И Невежин вскочил, как ужаленный, и выбежал из комнаты. Придя к себе, он бросился на постель и плакал, как беспомощный капризный ребёнок, потерявший дорогую игрушку.
А Зинаида Николаевна ещё долго сидела, словно окаменевшая, на своём месте.
Через два дня Невежин переехал на другую квартиру, объяснив Степаниде Власьевне внезапный переезд необходимостью жить в центре города для занятия адвокатурой. Прошло ещё три дня, и Невежин получил письмо от Зинаиды Николаевны. Письмо было мягко и серьёзно. В нём Зинаида Николаевна ещё раз просила
«Поверьте, я искренно порадуюсь, если до меня дойдут слухи, что вы стали другим человеком. Вы молоды. Ещё есть время поработать над собой».
Невежин тотчас же побежал в маленький домик, надеясь ещё раз увидеть Зинаиду Николаевну, но не застал девушки. Степанида Власьевна объявила ему, что Зиночка утром уехала, и прибавила:
— О вас вспоминала перед отъездом. Просила сообщать в письмах, как вы живёте… То-то оно и есть! Напрасно не зашли с ней проститься, Евгений Алексеич!
XXX
Приезд «нового»
Благословенный Жиганск утопал в невылазной грязи. Наступила весна.
С её приходом разрешилось наконец и томительное ожидание жиганцев, остававшихся после отъезда Ржевского-Пряника долгое время без «хозяина губернии». На Святой неделе получена была телеграмма, что Ржевский-Пряник переводится в одну из великороссийских губерний, а в Жиганск назначается генерал-майор Добрецов. Он должен был приехать с первым пароходом.
Когда получена была телеграмма о назначении военного генерала, многие чиновники обрадовались, предполагая, что военный плох в бумажных делах. Но дальнейшие сведения омрачили эту радость. По этим известиям, генерал был образованный, справедливый и честный человек, умел терпеливо и усидчиво работать, несмотря на свой преклонный возраст, и отличался характером упорным и несколько подозрительным.
Эти слухи, ходившие в Жиганске, производили сенсацию, радуя одних и смущая других… Люди, которых интересы, положение, часто даже самое существование зависит от личных качеств одного лица, не могли не волноваться и не ловить с жадностью слухов о таком лице.
Ранним погожим майским утром, свежим и ярким, на реке раздался резкий свист, и первый в эту навигацию пассажирский пароход, ведя арестантскую баржу на буксире, подходил к Жиганску.
Необыкновенно галантный, щеголяющий обходительностью и манерами полицеймейстер, добрый, безобидный старый человек, любивший более кутнуть и пошуметь для «порядка», чем блюсти порядок в такой клоаке, как Жиганск, ожидавший с рассвета запоздавший пароход, заслыша свисток, встрепенулся, как вспуганная птица, подтянулся и, подрагивая ногой, спешной бравой походкой подошёл к краю баржи и с большей против обыкновенного начальственной аффектацией в голосе приказал конному стражнику скакать к Аркадию Аркадиевичу и доложить, что пароход идёт.
— Да живей, живей, братец! — с полицеймейстерской молодцеватостью прибавил он.
Пожилой исправник, с дореформенной физиономией гоголевских персонажей, красный и от узкого мундира, и от волнения, покраснел ещё более и, нервно обдёргивая перчатки, сосредоточенно и упорно смотрел напряжённо вытаращенными глазами на дымок парохода, заранее испытывая приближение внутреннего
То же ощущение, но лишь в более скрытой форме, проявлялось и в господине Спасском — этом «молодом из ранних» частном приставе, том самом, который ловил Келасури и признавался Невежину, что берёт «благородно». Он сбегал на берег, чтобы удостовериться, в порядке ли стоят извозчики у пристани, достаточно ли очищена от грязи улица, и, вернувшись, то и дело беспокойно поглядывал по сторонам, выискивая: нет ли чего-нибудь такого, что могло бы оскорбить взор начальства.
Минут через десять к пристани подкатил Аркадий Аркадиевич Перемётный в полном параде.
Предшествуемый полицеймейстером, Аркадий Аркадиевич торопливой деловой походкой проходил вперёд, стараясь сохранить на своём угреватом, некрасивом лице вид полнейшего равнодушия и с обычной приветливостью здороваясь с встречавшимися знакомыми в публике.
— А вы кого встречаете, Кир Пахомыч? — любезно спросил он, приостанавливаясь около Толстобрюхова и пожимая ему руку.
— Дочка едет, Аркадий Аркадиевич.
— А наше вот дело начальство встречать. Дождались наконец!
— Какого бог даст? Нам бы лучше вас не надо! — шутливо заметил Кир Пахомыч.
— Лучше будет, лучше! — не без игривости, подмигнув глазом, отвечал Аркадий Аркадиевич, проходя далее.
Пароход между тем приставал.
— Однако пассажиров много! — тихо заметил вице-губернатор.
— Полнёшенек пароход! Вон, вероятно, и его превосходительство, господин начальник губернии! — ещё тише проговорил полицеймейстер, указывая глазами на военного генерала, стоявшего среди пассажиров.
— Должно быть, он…
Ещё минута-другая, и Аркадий Аркадиевич, сопровождаемый полицеймейстером и исправником, первые прошли на пароход, направляясь к рубке, около которой, по указанию капитана, стоял губернатор.
— Честь имею представиться… Временно исправляющий должность начальника губернии!.. — проговорил Аркадий Аркадиевич, прикладывая руку к козырьку фуражки.
Маленького роста, седой, как лунь, старичок весьма скромного вида, бодрый и свежий, встретил вице-губернатора вежливо, но без особенной приветливости.
Протянув ему руку и сказав обычное: «Очень приятно познакомиться!» — старик генерал, несколько сконфуженный при виде собравшейся и глазеющей публики, поздоровался с полицеймейстером и, покосившись на исправника, выразил удивление, что последний приехал его встречать.
Затем, после минуты-другой неопределённого тягостного положения, в котором находился и генерал, очевидно, спешивший на квартиру, и встречавшие чиновники, почтительно стоявшие около него, старик направился с парохода, приказав своему лакею позаботиться о вещах.
— Смотри только в оба, братец… Как бы не украли чего!.. — шутливо заметил генерал.
Полицеймейстер вспыхнул от этих слов.
«Однако, хорошо у него мнение о жиганской полиции!» — подумал он.
Едва генерал ступил на берег, как по мановению невидимой руки Спасского была подана коляска, запряжённая парою славных серых рысаков, и подскочивший полицеймейстер предложил его превосходительству садиться.