В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.
Шрифт:
Обращаясь к ребятам, живущим в краю пурги и полярной ночи, он спешит показать им просторы родной земли во всем их богатстве и разнообразии.
Он как бы охватывает взглядом страну, по которой столько бродил и ездил за свою жизнь и которую так хорошо знал.
Он пишет:
«Сердечный привет вам, будущие докторы, инженеры, танкисты, поэты, летчики, педагоги, артисты, изобретатели, геологи!
Хорошее письмо прислали вы. Богато светится в простых и ясных словах его ваша бодрость и ясность сознания вами путей к высочайшей цели жизни, путей к цели, которую поставили перед вами и перед всем трудовым народом мира ваши отцы и деды. Едва ли где-нибудь на земле есть дети, которые живут в таких же
…Большие изумительные радости ждут вас, ребята! Через несколько лет, когда, воспитанные суровой природой, вы, железные комсомольцы, пойдете на работу по строительству и дальнейшую учебу, перед вами развернутся разнообразнейшие красоты нашей страны. Вы увидите Алтай, Памир, Урал, Кавказ, поля пшеницы, размером в тысячи гектаров, гигантские фабрики и заводы, колоссальные электростанции, хлопковые плантации Средней АЗИИ, виноградники Крыма, свекловичные поля и фабрики сахара, удивительные города: Москву, Ленинград, Киев, Харьков, Тифлис, Эрйвань, Ташкент, столицы маленьких братских республик — например, Чувашии, столицы, которые до революции очень мало отличались от простых сел.
У вас — снег, морозы, вьюга, а вот я живу на берегу Черного моря. Сегодня — 13 января — первый раз в этом году посыпался бедненький редкий снежок, но тотчас же конфузливо растаял. Весь декабрь и до вчерашнего дня светило солнце с восьми часов утра и почти до половины шестого вечера зимуют чижи, щеглы, зяблики, синицы…»
В конце письма Алексей Максимович приветствует желание игарских пионеров написать книжку.
«Действуйте смелее», — говорит он и тут же прилагает подробный план, в котором заботливо и тонко учтены и ответственность задачи, и возраст авторов.
«Когда рукопись будет готова, — пишет Алексей Максимович, — пришлите ее мне, а я и Маршак, прочитав, возвратим вам, указав, что — ладно и что неладно и требует исправления». [260]
Я уверен, что когда-нибудь соберутся и выпустят отдельной книгой переписку Горького с детьми на протяжении десятков лет.
Эпиграфом к этой книге могли бы послужить слова Пушкина:
…Здравствуй, племя Младое, незнакомое! Не я Увижу твой могучий поздний возраст, Когда перерастешь моих знакомцев И старую главу их заслонишь От глаз прохожего…260
Из письма А. М. Горького «Двум тысячам пионеров заполярного города Игарки». — См. Собр. соч., т. 30, стр. 421–424. Книга «Мы из Игарки» была издана Детиздатом в 1938 году при участии С. Я. Маршака под редакцией Т. Г. Габбе. Об этой книге см. заметки С. Я. Маршака в газетах «Известия» (1937, № 103, 1 мая), «Правда» (1939, № 86, 28 марта), «Пионерская правда» (1937, № 45, 2 апреля).
Вероятно, те же мысли о «младом, незнакомом племени» были у Горького, когда он читал бесчисленные письма с крупными буквами и не всегда ровными строчками, полученные со всех концов страны. Он сосредоточенно и внимательно читал эти странички, будто вглядываясь в черты нового племени, идущего за нами вслед.
Он не упускал случая поддержать и ободрить ребят в любой их затее, которая казалась ему интересной и значительной.
И в то же время он относился к ребятам строго и требовательно, не снимая с них ответственности,
Сурово, без снисхождения, отвечает он пензенским школьникам, пожелавшим вступить в переписку с Максимом Горьким и наделавшим при первом же дебюте множество грамматических ошибок.
«Стыдно ученикам 4-го класса писать так малограмотно, очень стыдно», говорил им Горький в своем ответном письме. [261]
Возможно, что школьники не заслужили бы такой отповеди, если бы Алексей Максимович обнаружил в их письме что-нибудь большее, чем желание получить собственноручное письмо от знаменитого человека.
261
Из письма «Пензенским пионерам» (1935, октябрь, Тессели). — См. Собр. соч., т. 30, стр. 403.
Алексей Максимович не был и отнюдь не считал себя педагогом.
Он очень осторожно касался вопросов воспитания, в которых признавал себя недостаточно компетентным.
Всерьез и шутя Горький неоднократно говорил о том, что он не воспитатель и не претендует на какой-либо авторитет в этой области.
Осенью 1935 года он писал своим внучкам-школьницам:
«… если вы, многоуважаемые ученые девочки, расскажете про меня учительницам, так они мне зададут перцу за то, что я вам пишу ерунду…». [262]
262
Письмо А. М. Горького М. и Д. Пешковым от 29 сентября 1935 года (Архив Горького; частично опубликовано в газете «Пионерская правда», 1938, № 43, 28 марта).
Конечно, Горький прекрасно знал, что настоящие педагоги не боятся ни игры, ни шутки, ни всей той милой «ерунды», которая так чудесно сближает детей и взрослых. Он знал, что настоящие педагоги рады, когда к ним на помощь со стороны приходят люди с талантом, юмором, с богатым жизненным опытом.
Жизнь побеждает смерть
Я видел страшную фотографию, которую, вероятно, не смогу забыть никогда. Тяжело привалившись к стене, сидит мертвый ребенок — мальчик лет двенадцати. Немцы не пожалели на него пуль. Лицо его обезображено, глаза выбиты. В руках он сжимает комок окровавленных перьев, — это все, что осталось от его любимого голубя.
В московской больнице лежит подросток, которому немцы отпилили руку. У себя, дома, в родных местах, он славился своей ловкостью, изобретательностью, способностью к любому ремеслу.
— Это будет мастер, — говорили про него соседи, — золотые руки.
И вот фашисты искалечили маленького мастера, лишили одной из его «золотых» рук…
Какой методичной, спокойной и тупой жестокостью надо обладать, чтобы проделать над ребенком такую операцию.
Кажется, достаточно одного этого факта, чтобы навсегда поколебать всякую веру в человека, в его разум и сердце, в его способность от столетия к столетию подниматься по ступеням этической лестницы.
Но в наше время сталкиваются друг с другом не только армии и народы, но и враждующие между собой факты. Рядом с падением всякой человечности мы видим и ее небывалый подъем.
В осажденный, томящийся от голода большой город партизаны доставили сквозь линию фронта целый обоз с продовольствием — вереницы крестьянских телег с хлебом, мясом, картошкой.
Все это по горсти собрали жители оккупированных деревень, беспощадно ограбленных немцами. Собрали за спиной у своих поработителей, ежеминутно рискуя жизнью.