В небе полярных зорь
Шрифт:
— Не уйду, дядя Борис! Что хотите делайте, не уйду!.. Я уже выздоровел, да и все тоже. Они сейчас подойдут.
— Эх, Тиша, что толку-то! Ни одного патрона у нас не осталось. Разве что у Комлева есть еще... — говорит Мирзоев, а сам глаза не может отвести от косынки. Проследив за его взглядом, Тиша поспешно объясняет:
— Она вместо знамени у нас будет, дядя Борис. Сейчас я палку найду. Дядя Ваня рассказывал, когда они Брестскую крепость защищали, то там один красноармеец своей кровью рубашку выкрасил и сделал из нее знамя.
Вслед за Тишей подползло еще несколько человек.
Щелкнул выстрел. Руки Мирзоева опустились. В глазах все плотнее и плотнее сгущается туман. Мирзоев медленно склонил голову. Вокруг нее расплылось темное пятно.
6
Оставив за себя Сомова, Комлев с окровавленной щекой перебежал на позицию Трофимова. Он прибежал в тот момент, когда раненый боец, которого несколько минут назад перевязывал Блажко, отбивался от группы фашистов. Комлев выстрелами из пистолета помог бойцу отбить наседавших врагов.
— Русс, сдавайсс! — кричали снизу фашисты.
Но все решили драться до конца. Тиша вскарабкался на глыбу, воткнул в щель палку с косынкой и громко прокричал:
— Вот вам, получайте!
Зацокали по граниту пули. Тиша свалился Комлеву на руки, к счастью, невредимым. А Машенькина косынка продолжала развеваться по ветру.
Врагу не сдается наш гордый варяг, — запел Комлев. Песню подхватили, она вырвалась из ущелья, и слова:
Пощады никто не желает! — гордой птицей полетели над головами врагов.
— Чего на них любуетесь? Бейте сволочей! — крикнул Комлев и первым метнул вниз гранату, последний боевой резерв. Метнули свои гранаты и другие товарищи. Следом на врагов полетели булыжники. Скалы загудели от взрывов. В то же время вражескую цепь подкосила автоматная очередь.
— У-ра! Ура-а-а! Ура-а-а! — донеслось издалека раскатистое, родное, русское.
Немцы заметались из стороны в сторону, побежали. А люди в ущелье, еще не поняв, что случилось, с криком «Бей, гадов!» кидали и кидали камни.
В лощину стремительно ворвались лыжники в белых маскировочных халатах. Враги окружены, их расстреливают в упор, сбивают с ног прикладами, завязывается рукопашный бой. Комлевцы, кто только может, кубарем скатываются вниз, оказываются в самой гуще боя. Нет времени подумать о том, каким образом подошла помощь. Ясно одно: наши, наши пришли!
Стрельба, панические крики немцев, русские крепкие слова слышны и в противоположном конце ущелья. Там тоже идет бой.
Схватка продолжалась недолго. Когда каратели были истреблены и на секунду восстановилась тишина, которую не успели еще нарушить ликующие приветственные возгласы, раздался чей-то хрипловатый, когда-то уже слышанный Комлевым басок:
— Кто здесь старший?
Комлев устало направился к спросившему, высокому, военному в маскхалате, но, будто споткнувшись, остановился.
— Командир разведроты, старший лейтенант Хмара, — представился тот первым.
— Не узнаешь, Витя? — дрогнувшим голосом спросил Комлев. — Наверное, заершины у меня сегодня, ясное море, — проведя тыльной
— Товарищ комиссар! — крикнул Хмара и, бросившись к Комлеву, стиснул его в своих объятиях. По их загрубевшим щекам текли слезы.
— Как вы узнали про нас? — улучив минуту, спросил Комлев Хмару и, кинув взгляд в сторону, сразу все понял. Прислонившись к скале, наблюдая за происходившим, стоял, широко улыбаясь, Оскар Мунсен.
— Ты? Ну и спасибо же тебе дружище! — воскликнул Комлев, крепко пожимая руку норвежца. — Но какими судьбами оказался ты в отряде?
...Таня поднялась под навес скалы вместе с командиром роты. Она пристально вглядывалась в лица бойцов Комлевского отряда, но среди них не было самого дорогого, близкого человека. «Нет, видимо, не суждено мне больше его увидеть», — с болью в сердце подумала она, и тут взгляд упал на лежащего вниз лицом мужчину. Таня подошла и опустилась на колени. Осторожно подняла голову, и страшный крик пронесся под сводами скалы.
— Бозор, Боренька! — в отчаянии звала девушка. — Родной мой, открой глаза...
Стараясь привести любимого в сознание, девушка то осыпала его поцелуями, то прижимала голову к своей груди.
К Тане подошли Комлев и Хмара. Они опустились на колени рядом, сняли шапки.
— Прости меня, Таня, не уберег я для тебя Бозора, — заговорил Комлев. — А как он стремился к тебе.
Голос Комлева сорвался.
— Боря! Дорогой друг! Вот как нам пришлось встретиться! — прошептал Хмара, не пытаясь унять катившиеся слезы. Он прижался к груди Бозора, и ему послышалось, что тот вздохнул.
— Жив он! — крикнул Виктор.
— Что, что ты сказал? — переспросила Таня, не веря тому, что произнес командир роты. Она поднесла трясущимися руками к носу Бозора флакончик с нашатырным спиртом, смочила снегом лицо, стала растирать спиртом его грудь. Бозор приоткрыл глаза. Взгляд был туманным, блуждающим. Таня заплакала, но это были светлые слезы радости, надежды, счастья.
7
Когда первое радостное возбуждение от встречи несколько улеглось, выяснилось, что радист успел сообщить куда следует координаты «случайно обнаруженной разведкой колонны пленных» и за ними с минуты на минуту должны прибыть транспортные самолеты. Хмара отправил отделение красноармейцев к близ лежащему озеру, чтобы они кострами обозначили место приземления. В ожидании самолетов люди окружили Оскара, наперебой забрасывали вопросами, а он, усевшись на камень и попыхивая трубкой, рассказывал, мешая русские слова с норвежскими.
— Мы говорили, Кузьмиш, будем путать наци, уводить их в другая сторона.
— Ну да, вы обещали отвлечь их от нас, — подтвердил Комлев.
— Хитрый гестапо. Мало шел наш след. Много стал ходить так, — Оскар поставил на снег точку, должную обозначить барак номер семь, и стал вокруг нее чертить спираль. — Бегал много егерь, искал вас. Плохо, думам. Догонит наци — пуф, пуф.
Все слушали, не перебивая, только Комлев изредка подсказывал Оскару нужные русские слова. Перед беглецами вырисовывалась яркая картина нового подвига норвежских друзей.