В области женского вопроса
Шрифт:
Кто же виноватъ? Жизнь такъ устроена, говоритъ докторъ въ очерк г. Вересаева. Надо искать новыхъ путей, замчаетъ про себя влюбленный студентъ. Какіе же эти пути? Намекъ на нихъ есть въ упомянутомъ роман Белау, въ которомъ Изольда не подчиняется общей дорог для двушекъ – выдти замужъ, рожать дтей – и только. Ей удается отвоевать себ свой уголокъ въ мір искусства и она увлекается гордыми мечтами о самостоятельномъ творчеств. Но ей помогло отчасти счастливое обстоятельство – неожиданное богатство, а также искра таланта, не давшая ей опошлть и опуститься. Авторъ, однако, не довелъ ея жизни до полнаго завершенія и удовлетворенія, заставивъ ее трагически покончить съ жизнью, хотя и съ гордой надеждой, что въ конечномъ итог побда останется на женщиной, которая суметъ сама проложить свою дорогу къ счастью.
Не у каждой, однако, обстоятельства такъ счастливо слагаются, какъ у Изольды. И богатство, и талантъ – даръ случая, и не на нихъ можетъ строить женщина зданіе своего лучшаго будущаго, гд бы ни материнство не становилось для нея проклятьемъ, ни замужество не преображало ихъ въ насдокъ и кухарокъ. Такой опорой можетъ служить только личность,
Въ роман Ильзы Фрапанъ "Трудъ" мы видимъ такую-же болзненную и тяжкую дорогу въ борьб за свою личность. Жизнь Іозефины Гейеръ сложилась вначал по обычному порядку. Она замужемъ, мать четырехъ дтей и пока только жена и мать. Но вотъ разражается надъ семьей громовой ударъ, въ вид преступленія, совершеннаго мужемъ, ударъ, разбивающій все. Обычный порядокъ готовъ придти на помощь со своими столь же обычными рецептами – скрыться гд-нибудь, въ тихій уголокъ, гд можно укрыть отъ постороннихъ свой позоръ и свое горе, и тамъ тихо исчахнуть вдали отъ людей. Но въ эту-то минуту и просыпается въ Іозефин нчто, что заставило ее всмъ существомъ противиться уговорамъ любящаго отца и сестеръ ухать, покинуть городъ и заняться всецло только воспитаніемъ дтей, всю себя и весь остатокъ еще не изжитыхъ силъ пожертвовать дтямъ и несчастному преступнику. Это "нчто" – пока еще полусознательное представленіе, что жизнь вовсе не заключается въ жертв собою, что есть что-то боле цнное, хотя и неизмримо боле трудное, чмъ любая жертва. Это – борьба за свое человческое достоинство во имя неустаннаго совершенствованія себя и черезъ себя – всего, что со мною такъ или иначе связано и соприкасается. И Іозефина выходить на эту дорогу борьбы, тяжкую для всхъ, вдвойн тяжелую для женщины вообще и въ ея положеніи въ особенности. Медленно и постепенно, путемъ тяжкаго личнаго опыта она добивается сравнительнаго благополучія, когда возвращеніе мужа чуть-было не губитъ всхъ результатовъ ея трудовой жизни. Но борьба не даромъ такъ тяжела вообще, – она закаляетъ людей, и тамъ, гд другіе падаютъ, привычный къ борьб можетъ устоять. И героиня въ конц концовъ сумла отстоять себя и увидть, что ея героическія усилія не пропали даромъ.
Мы не послдуемъ за нею дале, не въ ней дло, – мы хотли только отмтить новую постановку женскаго вопроса, этого коренного вопроса не только современности. Потому что, пока не будетъ ршенъ вопросъ о достойномъ существованіи цлой половины рода человческаго, онъ, какъ гири на ногахь, будетъ мшать дальнйшему ходу впередъ. А ршить его можетъ только сама женщина, и никто ей въ этомъ помочь не въ силахъ.
Напрасно поэтому такъ раздражается жена доктора въ очерк г. Вересаева. "Интеллигентъ мягкотлый", ругаетъ она своего мужа. "Присосутся къ женщин, какъ пауки, и сосутъ, и высасываютъ умъ, запросы, всю духовную жизнь", – бросаетъ она безпощадное обвиненіе по адресу всхъ мужчинъ. Такъ ли, однако? Было ли что высасывать, эти самые запросы и духовная жизнь? А если и были, то почему же она позволила ихъ высосать? Глядя на ея двичью карточку, снятую на голод, гд наша докторша славно поработала, и воспоминаніями о томъ времени молодитъ свою срую жизнь, – Ширяевъ тоже задается почти такимъ же вопросомъ: "вдь были же у нея эти ясные, славные глаза… Обманывала ли ими жизнь, или тутъ погибло то, что не могло и не должно было погибнуть?" Можетъ быть, инымъ это покажется жестоко, но мы думаемъ, что не было, и что тутъ ничего въ сущности цннаго не погибло. Были, пожалуй, мечты, преувеличенная оцнка себя, столь свойственная молодости вообще, когда "міръ кажется тсенъ" и отъ накопившихся силъ кажется себ человкъ чуть не титаномъ. А только столкнулся съ горькой дйствительностью – и титанъ превратился въ самаго обычнаго сраго нытика. Была, словомъ, обычная молодая иллюзія, но цннаго ядра, существа человческаго, гордой силы – не было.
Такъ-то оно такъ, въ прав возразить намъ, но, можетъ быть, она пожертвовала этими силами мужу, дтямъ. Ахъ, сколько разъ приходится и читать, и слышать походя про ту или иную "жертву" семейной жизни, и всякій разъ намъ хочется сказать въ отвтъ: "Да нужна ли еще была эта жертва?" И позвольте спросить – кому? Начнемъ хотя бы съ мужа, съ этого злого "паука", – что же, сладко ему живется? Онъ очень счастливымъ себя чувствуетъ оттого, что высосалъ запросы и все прочее? Отвтъ можетъ быть только отрицателенъ. Онъ-то больше всхъ, можетъ быть, несчастенъ, если только есть въ немъ хоть искра человчности и способности понимать чужія страданія. Разъ предъ нимъ жена-жертва, значитъ онъ – палачъ, а это во всякомъ случа сознаніе не изъ пріятныхъ. Да и выслушивать такія признанія, какъ выше приведенныя, согласитесь – какое ужъ тутъ счастье? Выходитъ, стало быть, "пауку" жертва не доставила ни малйшаго счастья, а врне – наоборотъ: отправила жизнь въ конецъ. Остаются дти. Мать, жертвующая собою для дтей, это ли не священнйшее призваніе женщины? Жена доктора боится съ нянькой оставить дтей на ночь, сама съ ними спитъ, и потому всегда чувствуетъ себя не выспанной (этимъ отчасти объясняется ея дурное расположеніе). Очень прискорбное обстоятельство, за которымъ много-много другихъ, по мр роста дтей, предвидится впереди, вплоть до унизительныхъ компромиссовъ съ честью и совстью, все ради дтей, какъ мы слышимъ сплошь и рядомъ въ жизни. Это ли не святыя жертвы? Нтъ, будь он прокляты, и эти жертвы! – съ полнымъ правомъ могли бы отвтить дти. Да и отвчаютъ подчасъ, замтимъ въ скобкахъ. Принижая себя, свою личность, отказываясь ради дтей отъ своихъ правъ на полное и яркое существованіе, такія матери прежде всего губятъ своихъ дтей, которымъ он создаютъ жизнь такую же нудную, срую, никчемную, какъ и своя
Жертва еще не оправданіе. А если это жертва своимъ человческимъ достоинствомъ, то и того хуже, – это уже отчужденіе. "Милости хочу, а не жертвы", давно это сказано, и не даромъ сказано. Потому что жертва убиваетъ жизнь, а только жизнь иметъ цну. И потому не жертвовать собой, своей личностью надо, а всегда быть самимъ собой. Вотъ тогда и скажется то, что было въ насъ и что не должно погибать. Конечно, на поврку очень часто оказывается, что ничего и не было въ душ, кром иллюзій, а подчасъ и прямой дрянности, только прикрытой громкими словами, какъ, смемъ думать, и случилось съ несчастной женой нашего доктора или земской начальницей въ разсказ г-жи Дмитріевой. На голод она чувствовала себя превосходно, въ воронежской библіотек и того превосходне. Почему? Потому что боролась, помогала, учила. Но что же ей помшало и дальше бороться? Мужъ и дти? Странно это слышать. Если велика была въ ней потребность борьбы, мужъ и дти только усилили бы эту потребность, послужили бы новымъ толчкомъ, новымъ стимуломъ для борьбы съ жизнью, съ тмъ же голодомъ, физическимъ и духовнымъ, съ тми условіями, которыя создаютъ этотъ голодъ. Но вышло совсмъ иное, и вмсто борца предъ нами кислая дама, изливающая свои "горя" передъ первымъ встрчнымъ, дама, какихъ тысячи. Всхъ ихъ въ сущности жаль, но и слезы, и жалобы ихъ – праздное занятіе. Отъ нихъ ни имъ, ни окружающимъ не становится легче. Только скучно и имъ самимъ, и съ ними.
Не знаемъ, обратили ли наши читатели вниманіе въ повсти г. Тана "За океаномъ" на поразительное различіе въ томъ, какъ чувствуютъ себя въ Америк переселившіяся туда интеллигентныя женщины и простыя русскія бабы. Первыя въ буквальномъ смысл изнываютъ въ тоск и чахнутъ отъ неумнья, куда имъ приложить свой силы. Въ нихъ развиваются нездоровые аппетиты, ихъ дразнитъ роскошная жизнь большихъ городовъ и он незамтно для себя опускаются. Совсмъ иначе чувствуютъ и живутъ вторыя. Какъ-нибудь Авдотья или еня, у себя на родин сознававшая себя разв на одну ступень выше домашняго животнаго, тутъ развертываются въ человка. Начинается это не только съ повышенія простыхъ житейскихъ потребностей, съ новыхъ привычекъ – лучше сть, чище одваться и быть какъ "вс", но и сознательная человческая душа очень быстро оживаетъ. Подавленная у себя на родин нуждой и приниженностью, душа женщины въ новыхъ условіяхъ быстре, чмъ мужчины, подымается и крпнетъ, какъ растеніе, выбившееся изъ-подъ снга. Жена рабочаго Усольцева, врядъ ли мечтавшая дома о чемъ-либо, кром того, какъ быть сытой и дтей накормить, здсь упрекаетъ мужа и его товарищей, почему они не устроятъ дежурствъ на остров, гд временно задерживаются эмигранты, чтобы помогать прізжимъ: "насъ люди тоже выручали!" Просыпается чувство товарищества, благожелательства и взаимной поддержки. Отчего же происходитъ это, что интеллигентная женщина, нкогда всю себя отдававшая голодающимъ, библіотекамъ и прочимъ высокимъ предметамъ, – здсь превращается въ даму, мечтающую о тысячныхъ нарядахъ и со злостью протестующую, когда на одну доску ставятъ ее съ прислугой. "Нтъ, скажите пожалуйста! Почему она лзетъ ко мн въ подруги? Я совсмъ иначе устроена. У меня другія потребности, другія мысли. Ей совсмъ не къ чему сидть со мною за однимъ столомъ". Вотъ какъ разсуждаетъ, можетъ быть, бывшая народница, во время оно кипвшая горячимъ желаніемъ "слиться съ народомъ", и не только кипвшая, а дйствительно приносившая все въ жертву ради этого сліянія. Въ жертв – въ этомъ вся разгадка. Жертва – это своего рода гипнозъ, опьянніе, подымающее ее до подвига, эту бдную русскую интеллигентную женщину. А здсь, въ Америк не надо жертвы, никто ея не проситъ, да и не приметъ. Жизнь такъ устроена въ этомъ новомъ мір, что каждому, если есть въ немъ силы, находится свое мсто и возможность развернуться, проявить себя, если только есть что проявить. Послднее – главное. Мы сильно сомнваемся, во что превратилась бы тамъ жена нашего доктора, – не стала ли бы она лтъ черезъ десять въ Америк тоже жаловаться, что Америка у нея все "высосала, вс запросы, всю духовную жизнь".
И не она одна. Безконечной вереницей проходятъ он, эти славныя русскія двушки, которыя тысячами устремляются на голодъ, въ народныя библіотеки, въ учительницы, въ сестры милосердія, словомъ, всюду, гд нужда, мракъ, страданіе. Кажется, какая бездна силъ, сколько энергіи, чтобы весь міръ перевернуть. И потомъ – какое быстрое превращеніе въ мокрыхъ курицъ, въ насдокъ и нервныхъ дамъ! Тутъ есть надъ чмъ призадуматься. Куда двалось все старое, и откуда взялось это новое? И кто виноватъ въ неожиданномъ превращеніи? Прежде всего виноватъ "онъ", бывшій герой, нкогда увлекавшій "ее" пылкими рчами.
Спору нтъ, "онъ" вообще тоже виноватъ, не меньше во всякомъ случа, чмъ она, и г. Вересаевъ правдиво обнажаетъ намъ бывшаго героя, заставляя его дать такую реплику на упрекъ въ "высасываніи".
"– Ты скажи мн, при чемъ тутъ мягкотлость… Ну, укажи мн,– вотъ я спрашиваю тебя, какъ иначе устроить нашу жизнь? Самъ я не могу заботиться объ обд, потому что до обда мн нужно принять сто человкъ больныхъ, посл обда мн нужно поспать, а то я вечеромъ не въ состояніи буду хать къ больному. Если я вздумаю слдить за дровами и провизіей, то не въ состояніи буду зарабатывать на дрова и провизію. Ребятъ мн няньчить некогда… Въ чемъ же я могу тебя облегчить? Ну, скажи, укажи, въ чемъ?
– Вотъ, вотъ, это самое и выходитъ: будь экономкой и нянькой, и больше ничего! – засмялась Марья Сергевна.
– Это самое и выходитъ: будь экономкой и нянькой, – угрюмо вызывающе подтвердилъ докторъ. – Оно такъ въ дйствительности и есть въ каждой семь, да и не можетъ быть иначе. Только интеллигентный человкъ стыдится этого и старается скрыть отъ постороннихъ, какъ какую-то тайную дурную болзнь. Почему же мн этого прямо не признать? Если люди женятся для бездтнаго разврата, то вопросъ, конечно, ршается легко; но тогда зачмъ жениться? А въ противномъ случа женщина только и можетъ быть матерью и хозяйкой.