В облупленную эпоху
Шрифт:
— А дверь-то он успел вскрыть?
— Нет. Как тебя проводил тогда, сел в кухне на табуретку, схватился за сердце и упал…
— Юрий, — Иосиф звонил теперь Бравицкому, — срочно нужна твоя помощь.
На чердак они проникли из соседнего подъезда, осмотрели крышу на стороне окна Геннадия. Надежно закрепив капроновый фал, Иосиф отправил Бравицкого вниз:
— Проследи, чтобы веревка проходила строго напротив окна. Не дай Бог в чужую квартиру залезть!
По сигналу снизу Иосиф начал снижаться — ловко и уверенно. И все-таки ему
«Чего он так вцепился в фал?» — думал Иосиф про Бравицкого.
«Чего он там застрял?» — думал Бравицкий про Иосифа. И вдруг догадался, что от него требуется. Отступив на два шага, Юрий отпустил веревку, и Иосиф почти мгновенно и бесшумно нырнул в форточку.
Повернув рукоятку, он вдвинул ригель в корпус замка. Теперь дверь держалась лишь на наклеенной бумаге с печатями.
«Завтра после собрания сварщиков навещу Геннадия и сообщу, что вход свободен», — решил Иосиф, вставая на подоконник, вылезая в форточку и спускаясь на землю.
Юрий вызвался в одиночку подняться на крышу и отвязать фал. Иосиф курил, присев на скамейку.
— Я завтра на сварку не приду, — сказал Бравицкий. — У меня денег пока нет.
— Жаль. А я пойду! Сварщик — нужная профессия.
В знакомом тоннеле между корпусами — по «проспекту Шафаревича» — движение не прекращалось. Подвыпивший санитар лихо катил тележку с покойником. Прикрывавшая мертвое тело простыня сбилась — под ней лежал Лыков.
Иосиф вздрогнул, прислонился к стене и почему-то подумал: «Так вот кто из нас первым уехал!»
Казалось, я навсегда потерял своих героев. Но Юрий Бравицкий вдруг… объявился в Москве. Он нелегально бежал из Израиля: в Хайфе — за трудно заработанные баксы — проник на российский теплоход, в трюме приплыл в Одессу и в одних плавках спрыгнул в открытое море. Вышел на городском пляже — там в условленном месте положили его брюки и рубашку… В московском ОВИРе он порвал свой теудат зеут (израильский паспорт) и теперь, восстанавливая российские документы и прописку в комнате матери, обивает пороги инстанций. А на хлеб зарабатывает за баранкой электропогрузчика на овощной базе (пригодилось!). От него я узнал, что Леонид Перлов, бывший московский адвокат, работает подсобником в одном из супермаркетов Тель-Авива. Иосифа же, несмотря на возраст и незнание языка, приняли в кибуц — у самой ливанской границы…
Отыскались следы и Бориса Мееровича, который
Александр Матлин
УЗЫ МАЛОКРОВНОГО РОДСТВА
Если вдуматься, родственные чувства — явление загадочное. Можно даже сказать — иррациональное. Я могу понять любовь родителей к детям или детей к родителям. Я могу понять взаимную привязанность людей, выросших вместе, какое бы формальное родство их ни связывало. Но вот, представьте себе, человек неожиданно находит троюродного брата своей двоюродной сестры, которого никогда в жизни не видел, и его почему-то одолевает восторг. Его просто начинает трясти от любви к этому своему отдаленному родственнику, о котором он знает не больше, чем о любом другом жителе нашей планеты.
Однажды я стал свидетелем такой патологической страсти. Одна моя старая знакомая, американка по имени Лайза Файнберг, нашла в Израиле свою, как она считала, двоюродную сестру. Лайза позвонила мне, чтобы сообщить эту радостную новость. Голос ее звенел от счастья. Мне передалось ее волнение, хотя я не сразу вспомнил, кто такая Лайза Файнберг. Мы, конечно, были с ней старыми друзьями, но последний раз говорили по телефону лет двенадцать назад. Так бывает. Люди теряют друг друга, сохраняя при этом добрые дружеские чувства, но и не сожалея о потере. Так вот, когда я понял, кто такая Лайза Файнберг, я искренне обрадовался. Не потому, что я соскучился по Лайзе, а потому, что теперь не было риска поставить себя в глупое положение неуклюжими вопросами.
— Нет, ты подумай только! — пронзительно верещала Лайза. — Это она! Моя кузина Вира!
— Поздравляю, Лайза, — вежливо сказал я, все еще не понимая, зачем ей понадобилось мне звонить. — Я очень рад за тебя и за Виру.
— Понимаешь, наши матери — родные сестры, — возбужденно продолжала Лайза. — Но они никогда не видели друг друга. Моя мать уехала из России в Америку пятилетним ребенком, вместе со своими родителями. А мать Виры родилась уже потом.
— Где она родилась?
— Где все. В России, в Гродно губернии.
— Как она могла родиться в России, если ее мать была в Америке?
Лайза задумалась.
— Да, ты прав, — сказала она, перестав возбуждаться. — Наверно, наши матери не родные, а двоюродные сестры. Но это неважно. Все равно мы с Вирой близкие родственники. Мы обе это сразу почувствовали.
— Ты уверена, что ее зовут Вира?
— Ну да. Почему ты спрашиваешь?
— В России нет такого имени. Как давно она живет в Израиле?