В облупленную эпоху
Шрифт:
— Ничего не думаю, — честно отвечал Илья.
— Правильно, потому что привык только со мной дело иметь. А Птичнеры, между прочим, многочисленны и разветвлены. Это фамилия, клан! Щупальца по всему миру! И дедушка был наиболее ярким представителем клана. Его постоянно приглашали в качестве третейского судьи разрешать самые запутанные споры. И он никому не отказывал, сразу надевал парадную форму, саблю…
— С саблей это он хорошо придумал, иной огородный спор без сабли никак
— Так вот, он был настолько популярен, что получил самый лучший по тем временам дом в историческом центре с видом на море, куда мы, собственно, и едем.
Маленький крепкий домик действительно находился в историческом центре, а вот вид на море открывался, очевидно, с крыши.
— Леша, там какие-то женщины на террасе суетятся.
— Да? — Птичнер вытянул шею и близоруко сощурился. — Наверное, это тетя Нина со своей дочерью, то есть с моей двоюродной сестрой Машей. Странно, мы на межсемейном совете по дням распределили, кто и когда отдыхает в дедушкином домике, с какой стати она посмела нарушить четкие границы?
Женщины были одеты в одинаковые летние платья с цветными ситцевыми разводами, тетушка Нина была разве что более упитана, и на ее высокой прическе красовалась легкомысленная панамка. Завидев гостей, Маша с достоинством улыбнулась, не прекращая чистить картошку, Нина радостно кинулась Леше на шею.
— Лешенька, милый, как доехал? Не поверишь, я специально билеты на сегодня поменяла, только чтоб тебя увидеть.
— Отстань, Нина, — отбрыкивался Птичнер, — что за нежности, можно подумать, сто лет не виделись.
— Так вы что, между собой на «ты»? — полюбопытствовал Сусликов.
— А что такого, — удивился Леша, — мы с Ниной прежде всего друзья, а потом родственники, кстати, Нина, ты точно сегодня уезжаешь? А то последуют суровые санкции, ты знаешь мою принципиальность!
Сусликов заметил, что Маша во всем этом не принимала участия. Не прошло и получаса, как все дружно уселись за стол.
— Берите помидорчики, — щебетала так и не снявшая панамку тетушка, — вкусные, полезные, до Москвы все равно не довезу.
— А что, помидоры крымские или привозные, с Севера? — Сусликов осторожно разглядывал неказистые овощи.
— Ах! — всплеснула руками тетя. — У моего племянника, оказывается, друг — миллионер! Ну, если у вас денег куры не клюют, то, конечно, ступайте на рынок, на эту обираловку для приезжих, покупайте те же витамины втридорога, а я лучше подешевле у соседки возьму! Кстати, молодой человек, как вы любите овощи заправить?
— Илья все с майонезом ест, — сообщил Птичнер.
— Неужели? — искренне обрадовалась тетя. — Что же вы молчали! Сейчас, минуточку! — Она вскочила, одернув платье на
— Спасибо, — сделал реверанс Илья, — не стоило беспокоиться.
Но тут случилось неожиданное — индифферентная Маша вежливо, но настойчиво выхватила у Ильи майонез и, бросив упрек в сторону матери: «Неужели не стыдно?», отнесла баночку в помойное ведро.
Сусликов замер с открытым ртом. Тетушка Нина обиженно посмотрела на дочь.
— И что такого случилось? Молодой человек признался, что любит майонез. Я хотела сделать ему приятное.
— Понимаю, мама. Только эта открытая баночка второй год стоит на террасе.
«Убийца», — хладнокровно подумал Сусликов, но вслух не сказал, мало ли, вдруг тетушка Нина набьет карманы летнего платья камнями и побежит топиться. Но, в отличие от полоумной старушки Вирджинии Вулф, Нина обладала трезвомыслием.
— И что, второй год? И что, открытая? Можно подумать, кто-то туда плюнул! Надо уважать продукты.
Сусликов собирался изобразить возмущение, но передумал. Чему возмущаться, если милая женщина так вот запросто готова отравить первого встречного из расчета — не пропадать же продукту!
— Что за ерунда! — подал реплику Леша Птичнер. — Я вообще майонез не ем, и зачем о нем спорить?
Аппетит у Сусликова странным образом пропал. Он осторожно пожевал кое-что для приличия, целиком отдавшись волнующей мысли — с какой стати Машенька героически спасла его от диареи наперекор семейному клану? Возможно, она начиталась романтических книжек и влюбилась в меня, легко и сразу, как бывает на провинциальных курортах.
Сусликов вертелся на стуле, пытаясь перехватить взгляд Маши, который бы все объяснил, но почему-то каждый раз промахивался. Тетушка Нина обсуждала с Лешей деловые вопросы.
— Хочу на память о коменданте этого города, где мы столько лет так чудесно отдыхали, что-нибудь прихватить. Да хоть вот этот чайничек, такой милый, хоть и беспородный.
— А как мы с Ильей будем чай заваривать? — интересовался Леша.
— Вы мальчики взрослые, сможете и в чашке заварить.
— Ну, Нина, ты даешь! — ехидно восклицал Леша. — Тебе приспичило заварной чайничек умыкнуть, а мы как дикари должны в чашке заваривать! А почему не в блюдце? А если ты всю посуду умыкнешь, тогда как — в ладошечке? Если тебе дорога память о дедушке — возьми его саблю!
— Зачем же мне сабля? — не соглашалась Нина. — Какой же от нее прок в хозяйстве?
— Тогда возьми трюмо, оно с зеркалом.
— Трюмо, — задумалась тетя, — а ведь оно почти антикварное.