В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова
Шрифт:
Костя задумался и поник головой.
– Кушайте макароны-то, Константин Павлыч, кушайте, – сказала Лизавета Николаевна.
– Ах, Лизавета Николаевна, мне и кусок в горло не идет! Что она еще говорила? Дорезывайте уже, говорите.
– Многое говорила. У ней был сегодня какой-то антрепренер. Из Харькова или из Киева. Так она рассказывает. Дает ей пятьсот рублей в месяц и зовет ехать с собой. В оперетку зовет. Надя затем и приходила ко мне, чтоб посоветоваться. «Что я, – говорит, – тут в Петербурге получаю?
Семьдесят пять рублей в месяц. Положим, – говорит, –
Костя вспыхнул и ударил кулаком по столу.
– Никуда я ее не пущу! Ни за что не пущу! – крикнул он.
Шлимович улыбнулся и молча покачал головой, но Лизавета Николаевна отвечала:
– А как вы ее не пустите? Разве у вас с ней контракт? Вздурит девчонка да и уедет. Она вон какие речи говорит:
«Что мне, – говорит, – Петербург? В провинции-то люди еще богаче. Там я себе такого медведя найду, что и…»
– Не уйдет она, никуда не уйдет! – горячился Костя.
– Конечно же, если можете ее удержать, то лучше удержать. Ведь вы к ней все-таки привыкли.
– Я без нее жить не могу, – проговорил Костя и слезливо заморгал глазами.
– Но ведь надо все ее прихоти исполнять, – продолжала Лизавета Николаевна. – Я, разумеется, говорила ей, что с милым рай и в шалаше, но она не внимает. Только и толкует, что, мол, пока молода, по тех пор и пожить. У ней такой расчет, кроме того, что здесь она за сто двадцать пять рублей служит, а там будет служить за пятьсот, здесь она в «Увеселительном зале», а ведь это все-таки не настоящий театр, а там она будет в настоящем большом театре.
– Конечно, там более на виду, – проговорил Шлимович. – Настоящая актриса, пятьсот рублей жалованья…
Карьера… Там ей цена вдвое будет.
– Неустойку даже хочет заплатить здешнему антрепренеру и ехать, – доколачивала Костю Лизавета Николаевна. – Ведь у ней контракт с антрепренером и при этом неустойка.
– Никуда она не поедет, – бормотал Костя дрожащим голосом.
– Ну, то-то… Примите меры. Скажем так, что, может быть, насчет пятисотенного жалованья она, может быть, и привирает, актрисы любят приврать насчет этого, но все-таки она мне говорила, что хочет ехать. Главное, ей интересно, что в настоящий театр.
– Рублей триста в месяц ей можно дать. Я удивляюсь, как антрепренеры до сих пор зевали, – проговорил Шлимович.
Костя молчал и кусал губы.
– Кушайте же жаркое-то. Что ж вы не кушаете? – угощала его Лизавета Николаевна.
– Не могу, Лизавета Николаевна, не могу.
– Ведь больше ничего нет.
– Кусок в горло не лезет. Мерси… И отпустите меня, бога ради, поскорей домой.
– Ну, идите… Бог с вами. Какой вы непоседа!
Встали из-за стола.
– И при дяде надо быть… и при Наде надо существовать… Просто беда… – чуть не плакал Костя.
Шлимович и Лизавета Николаевна вышли его провожать в прихожую.
– Устройте мне, пожалуйста, Адольф Васильич, чтобы поскорее продать остальные-то музыкальные инструменты, –
– Хорошо, хорошо, похлопочу. Ведь надо покупателя найти. Предупреждаю вас, что это нелегко.
– Уж похлопочите как-нибудь. Главное, чтобы поскорее.
– А вот в скорости-то и будет препятствие. Ведь там остались контрабасы и скрипки. Струнные инструменты труднее пристроить, чем рояли. Да и рояли-то, так случилось, что я вспомнил, что портному Кургузу нужен был рояль…
– Хоть уступки побольше, но только бы скорей продать. Деньги нужны ужасно.
– Не скрою от вас, что потерять придется довольно, но все-таки нужно время, чтобы продать.
– Ну, я в надежде. Прощайте.
Костя надел пальто и хотел уходить. Шлимович остановил его.
– Постойте. На пару слов… Если вы хотите, чтобы скоро реализировать товар в деньги, то мой совет вот какой… Я уже раньше говорил вам об этом… Заложите эти инструменты у того же Тугендберга, у которого вы их купили. Тут и без хлопот, и все можно завтра устроить. Это я берусь сделать. Там на тысячу рублей товару осталось? Шестьсот, семьсот рублей он даст с удовольствием и возьмет пустые проценты.
Костя подумал и махнул рукой.
– Закладывайте! – сказал он. – Завтра утром я буду у вас.
Он наскоро поклонился Шлимовичу и Лизавете Николаевне и выскочил за дверь.
Глава XVI
На всех парах и запыхавшись влетел Костя Бережков к себе домой. Явился он с черного хода, через кухню. В кухне его встретили женщины. Тут была богаделенка старуха Ферапонтовна, кухарка и чернобровая Настасья Ильинишна с дочерью Таисой. Настасья Ильинишна толкла что-то в медной ступке, завернув ее в полотенце и поставив на войлок, дабы уменьшить резкость стука и тем не тревожить больного старика. Дочь Настасьи Ильинишны Таиса полоскала бутылку.
– Ну, что дяденька? – спросил Костя.
– Да что – чуть не умер. Посылает за вами, хочет поговорить, а вы не ведь где шляетесь, – отвечала Настасья Ильинишна.
– Я не шлялся, а по делам ездил, – вспыхнул Костя. – Какое такое вы имеете право такие слова?..
– Ах, оставьте, пожалуйста… Знаю я ваши дела!
– Ну, довольно! Достаточно… Не позволю я над собой командовать! Вишь, какая командирша выискалась! Не тебе ли еще отчет о торговых делах отдавать!
– Да что вы кричите-то! Старик еле дышит, а вы кричите. Кажется, нужно и пожалеть.
– Что с ним такое случилось? – обратился Костя к кухарке и к старухе Ферапонтовне. – Я пошел утром в лавку, так ему было совсем хорошо.
– Утром было хорошо, а после обеда вдруг подступило вот к этому месту, – отвечала кухарка. – Потемнел весь из лица, глаза подкатил, показывает на грудь. Чуть не задушило. Уж мы и так, и эдак… Да ведь женщины, ничего не знаем. Не знаем даже, где доктора живут, которые его лечат. Побежали уж так за каким-то, за чужим доктором – вот тут по соседству живет, – притащили его, и вот он припарками разными да компрессами… Долго тут он у нас возился и кой-как помог ему, чтобы отлегло.