В плену у любимого: Любовь исцеляет раны, которые не под силу излечить времени
Шрифт:
— А теперь? — спросил Клинт, чувствуя, что джинсы катастрофически быстро становятся ему тесны. — Требует ли твоя нынешняя жизнь постоянного самоконтроля?
Его собственная жизнь в самоконтроле определенно нуждалась.
Когда Тара ставила на плиту чайник, рука ее сильно дрожала.
— Если честно, я очень устала и с радостью взяла бы несколько отгулов, — неохотно призналась она.
Клинт подошел ближе и задал вопрос, который неоднократно задавал самому себе:
— И чем бы ты тогда занималась?
Чайник уже закипал. Тара взяла
— Сама не знаю. Наверное, лежала бы в кровати, ленилась, забыла бы о чувстве ответственности перед другими людьми, — наконец отозвалась она и вздохнула. — Не понимаю, зачем я говорю тебе все это.
Клинт пожал могучими плечами.
— Я где-то слышал, что после полуночи человек становится особенно уязвимым. — Он нахмурился, понимая, что это относится и к нему самому. — Не надо этого стыдиться.
— Значит, все, что я тебе скажу, останется между нами?
— Конечно.
Тара пристально посмотрела ему в глаза, потом кивнула на кухонную стойку, к которой прислонился Клинт.
— Извини, мне нужно взять ложку.
Но Клинт не пошевелился. Взяв Тару за руку, он притянул ее к себе. Ни секунды не раздумывая, она шагнула в его объятия.
От пронзившего его желания, Клинт едва не застонал. Страсть нарастала в нем, как снежный ком. Он никогда не был святошей. Он любил женщин. Ему нравилась их мягкая кожа, их запах. Но он относился к ним с должным уважением, не давал никаких авансов, и заранее предупреждал, что связь между ними не может продолжаться дольше, чем одну-две ночи.
Но с этой женщиной все складывается намного сложнее…
Инстинкт подсказывал Клинту, что с Тарой не может быть и речи о всего одной ночи, именно поэтому он старался держать свои эмоции в узде. Однако это давалось ему с огромным трудом.
Клинт приложил узкую ладонь Тары к губам и нежно поцеловал душистую кожу.
— Со мной ты можешь быть совершенно откровенной, Тара. Рассказывай мне все, что ты хочешь, и задавай мне любые вопросы. Поверь, я надежный человек.
— Быть надежным — это твой принцип, Эндовер? — шепотом спросила девушка.
— Скорее, жизненное кредо, — уточнил Клинт. — Обещаю быть с тобой честным.
Дьявол, что он говорит?! Он ведь никогда никому не давал обещаний…
— Ну, в таком случае, — проговорила Тара куда-то ему в шею, обдавая теплым дыханием, отчего его тело будто пронзил электрический ток, — скажи мне, есть ли в твоей жизни что-то, что камнем лежит на душе? Что терзает твою грудь?
Грудь Клинта терзал ужасный шрам, который сейчас мгновенно свело судорогой. А на душе лежала другая боль, не физическая. И этой болью он не мог поделиться ни с кем, даже с Тарой.
Закусив губу, Клинт медленно покачал головой. Пауза затягивалась, но Тара, понимая, как ему тяжело, и не ждала от него ответа.
— Вот видишь, — наконец сказала она, — все не так просто. Но в жизни всякое
— К сожалению.
— Значит, нужно смириться и постараться жить дальше.
— Да, наверное, — вздохнул Клинт.
Впервые за долгие годы он не знал что делать, что говорить. Он хотел защитить эту хрупкую девушку, снять груз с ее плеч. Да и ему самому необходимо облегчить свою душу. Давно пора, черт побери!
Но когда Тара положила руку ему на грудь, Клинт на минуту забылся и сурово свел брови на переносице: он не позволял женщинам дотрагиваться до шрама даже через рубашку или свитер. Этот шрам был его несмываемым позором, постоянным напоминанием о прошлом.
Он мягко, но настойчиво взял обе ладони Тары и свел их у себя за спиной.
Как ни странно, Тара не обиделась. Напротив, придвинулась еще ближе и, запрокинув голову, посмотрела ему в глаза.
— Я знаю о твоем шраме, — прошептала она.
Клинт содрогнулся — от внутренней боли и от желания поделиться этой болью с Тарой. О пожаре той страшной ночью знали все, но о шраме…
— Откуда?
Голос Тары стал нежным:
— Какое-то время после… несчастного случая я работала в ожоговом отделении.
— Значит, медсестры сплетничали обо мне? — напрягся Клинт.
— Нет, что ты! — Ее взгляд быстро скользнул по его твердым губам, затем снова вернулся к потемневшим глазам. — Просто у помянули в связи с другим пациентом.
Клинт сухо усмехнулся:
— Что, еще один изуродованный калека?
Изумленная, она застыла, но уже через секунду быстро моргнула длинными ресницами и улыбнулась.
— Насколько я помню, — сказала она, сладким дыханием обдавая его лицо, — единственное, о чем могли говорить наши сестрички, так это о твоих могучих физических данных. Поэтому они умоляли врачей прописать тебе обтирания губкой, чтобы любоваться твоим телом.
Пальцы Клинта сжались на ее плечах. Удивительная женщина! Как ей удалось всего несколькими словами снять с него огромное напряжение? Впрочем, какая разница! Главное другое: в считанные секунды его гнев испарился, уступив место восхищению и желанию.
Не утруждая себя больше мыслями о том, что будет дальше, Клинт склонился к Таре, нежно захватил зубами ее нижнюю губу и втянул в себя.
Тара тихо застонала от удовольствия, с трудом проговорив:
— Я не буду дотрагиваться до шрама, Клинт… Обещаю… Только если ты сам меня попросишь.
— Я никогда не попрошу тебя об этом, Тара.
И Клинт снова притянул ее к себе. Теперь он целовал Тару по-настоящему — страстно, пылко, едва давая дышать. Где-то в глубине сознания мелькала мысль, что сейчас Тара опомнится, поймет, какую ошибку они совершают, и отстранится от него, но пока этого не произошло, он хотел вволю насладиться ванильно-цветочным ароматом, исходившим от нее, и все терзал ее податливые губы, вовлекая в игру мягкий язык.