В поисках будущего
Шрифт:
Когда она вернулась в Англию… Какого хрена? Я в шоке, в прямом смысле в шоке, и, наконец, она просит меня ответить.
– Джеймс, скажи что-нибудь… – я едва слышу ее, но это работает и выбивает меня из шока.
– Все это гребаное время? – неверяще спрашиваю я. – Ты врала мне все это гребаное время?
– Я боялась… – бормочет она.
– Боялась? Чего боялась?
И ее глаза начинают наливаться слезами.
– Тебя, – тихо говорит она. Я просто смотрю на нее, скорее всего, тяжело смотрю. Она ничего не говорит, и
– Нахер это, – злобно говорю я и оборачиваюсь, чтобы найти свою палочку и убраться отсюда нахер, но она спрыгивает со стола и хватает меня за руку.
– Джеймс, стой! – я пронзаю ее взглядом, и она выглядит одновременно паникующей и умоляющей. – Просто… - она качает головой, словно старается собраться с мыслями. – Мы можем быть вместе.
Она спятила?
Я смотрю на нее тяжелым взглядом. Добрых две минуты. Я не знаю, чувствовал ли я хоть раз в жизни такой гнев.
– Ты мне врала, – медленно говорю я. Ровным голосом. А потом грубо отдергиваю свою руку. – Гребаная лживая сука!
Она отстраняется, чтобы ударить меня, но я легко ловлю ее руку. Я злобно смотрю на нее, и она пронзает меня взглядом в ответ. Между нами столько злобного гнева, что может случиться взрыв. Мы с вызовом смотрим друг на друга, я все еще крепко держу ее за запястье все там же, где поймал ее, когда она попыталась меня ударить.
– Отпусти, – медленно говорит она, и ее голос источает такой же гнев, как и у меня.
Я суживаю глаза и еще крепче сжимаю ее руку, прежде чем резко отпустить ее с такой силой, что она отшатывается и сталкивается со столом позади нее.
Мне насрать.
Ей, оказывается, нет, потому что теперь она полностью в бешенстве. И так как ее палочки поблизости нет, она делает по возможности самое близкое к проклятью. Она хватает кастрюлю, которую чистила до этого, и швыряет в меня. Прямо в голову. К счастью, я профессиональный игрок, так что я легко могу увернуться от предметов, летящих мне в голову. Я почти умер от бладжера, когда мне было восемнадцать, так что я выучил этот урок. Я уклоняюсь, и кастрюля влетает в стену позади меня.
Она издает недовольный вскрик, но я выпрямляюсь и смотрю на нее так злобно, как только могу. Это нетрудно.
– Пошла ты на хер, – серьезно говорю я ей. И не могу отказать себе пробормотать вдобавок, - лживая сука.
– Пошел на хер из моего дома! – кричит она, когда идет за мной в гостиную, где лежит моя палочка. Я игнорирую ее, пока роюсь вокруг дивана, пытаясь понять, куда она упала. – Ты гребаный ублюдок! Не смей больше, нахер, вообще со мной говорить! Ненавижу!
– Знаешь что? – злобно спрашиваю я, оборачиваясь и расстреливая ее взглядом. Но потом лишь качаю головой. – Забудь. Ты просто долбаная лгунья.
Она изумленно смотрит на меня.
– Ты самый большой гребаный лжец, которого я за всю свою жизнь встречала! – кричит она. – Да кто ты, нахер, такой
– Я никогда тебе не врал! – кричу я ей в ответ, даже не раздумывая. Она смотрит на меня, все еще пылая в бешенстве, но ничего не говоря. Я понимаю, что задыхаюсь, и пережидаю секунду, прежде чем продолжить. Мой голос понижается до нормального, некричащего тона. – Все, что я тебе говорил, было правдой. Все, – очень многозначительно говорю я.
Она ничего не говорит. Она просто продолжает на меня смотреть, и ее грудь медленно поднимается и опускается в тяжелом, ровном дыхании, пока она сердито смотрит на меня.
Наконец я замечаю свою палочку среди диванных подушек. Я больше ничего ей не говорю. Просто хватаю палочку и дизаппарирую, перемещаясь прямо в центр своей квартиры. Я все еще в бешенстве, и в то же время я расстроен. Честно, я не знаю, что мне чувствовать.
Она лгунья.
Я ее ненавижу.
Но я, нахер, люблю ее.
Я испускаю низкий, разочарованный вскрик. И потом, потому что мне больше нечего ударить, я сжимаю руку в кулак и так сильно, как только могу, бью стену. Он пробивает штукатурку в тот же момент, как ломаются мои кости. Моя рука просто разрывается от боли, и я зажмуриваю глаза, отдергивая кулак от дыры в стене моего коридора. А потом, потому что, как оказалось, мне нравится добавлять физическую боль к моральной, я бьюсь о ту же стену головой.
К этому моменту я едва замечаю кровь на своих руках и боль в голове.
Это лучше, чем думать. Сейчас все лучше, чем это.
========== Глава 28. Все ==========
Рон много раз в жизни чувствовал себя бесполезным.
Когда он был ребенком, он чувствовал, что само его существование бесполезно. Тяжело расти самым младшим из сыновей и при этом не самым младшим ребенком. Это самое бесполезное место в семье. Не имело значения, что он делал, кто-то уже сделал это раньше. Неважно, делал ли он что-то плохое или хорошее, добивался успеха или проваливался, один из его братьев об этом уже позаботился. И он точно не был самым интересным в своей семье: он не был из умных, как Билл и Перси, не из забавных, как близнецы, не из спортивных, как Чарли, и он не был из очаровательных, как Джинни.
Он был совершенно средним во всем.
А среднее чаще всего бесполезно.
Не только дома он ощущал свою бесполезность. С друзьями он тоже чувствовал себя бесполезным. Трудно не чувствовать себя никуда не годным, если ты находишься между героем магического мира и самой умной девочкой, что когда-либо ходила по этой школе. Даже взрослым иногда ему тяжело было осознать, а сделал ли он на самом деле что-то такое, что могло помочь победить Волдеморта и, как это называют, «спасти мир». Он не мог вспомнить ничего особенного. Он был лишь бесполезным второстепенным персонажем.