В поисках Дильмуна
Шрифт:
В гостях у шейхов и торговцев нам с П. В. не раз доводилось пить черный кофе с пряностями и без сахара, но, как он готовится, мы увидели впервые. Прикладываясь к чашечкам без ручек и обоняя смешанный запах жареного кофе и едкого дыма, шедшего от тлеющего костра, в окружении пасущихся перед шатром черных коз, мы рассказали нашим хозяевам, что побудило нас отправиться в странствие по катарской пустыне. Объяснили, что ищем кремень, жилища и захоронения людей Поры Невежества, когда пророк еще не проповедовал ислам. Наши слушатели кивали: как и все арабы, они слышали про археологов. И поведали нам о расположенных севернее могильниках; там же, по их словам, находилась старинная крепость. Очень старинная? Да-да, очень старинная, она построена еще во времена турок. Мы поблагодарили за информацию, зная, что «во времена турок» означает перед первой мировой войной.
Примерно через полчаса мы в самом деле миновали крепость —
Полицейский пост занимал выгодную позицию на гряде, господствующей над побережьем, и ниже него, у моря, простирался заброшенный город Зубара.
Не без опаски думали мы о посещении Зубары: мотивы нашего посещения могли быть неверно истолкованы как бахрейнским шейхом Сульманом, так и катарским шейхом Али. Дело в том, что Зубара — родина предков бахрейнских шейхов, в середине XVIII в. в этом городе обосновался род Аль-Халифа, перекочевав на юг из соседнего Кувейта. Около двадцати лет род Аль-Халифа управлял Зубарой, затем, отвоевав у персов Бахрейн, перебрался туда, однако сохранил свои права на город в катарском приморье. В последовавшие затем полтора-ста с лишним лет Зубара был причиной раздоров между шейхами Катара и Бахрейна. Ат-Тани утверждали, что географически город составляет часть Катара; Аль-Халифа возражали, что исторически он подвластен Бахрейну. Люди еще помнили последнее вооруженное столкновение между двумя эмиратами; именно тогда, опасаясь репрессий и лишенные возможности заниматься рыбной ловлей и торговлей из-за постоянных войн, последние обитатели Зубары ушли на Бахрейн. И город на северо-западе полуострова, бывший торговый соперник Басры, опустел. Задача полицейского поста — вовремя дать знать властям, если шейх Бахрейна задумает вновь предъявить свои права.
Нам очень хотелось осмотреть Зубару. Рискуя, что нас посчитают бахрейнскими шпионами, мы должны были проверить: может быть, Зубара — древний город? Во всяком случае, он старше Дохи — столицы Катара и единственного сколько-нибудь крупного города во всей стране.
Жуткое чувство владело нами, пока мы бродили среди разрушенных стен некогда оживленного города. Ступни тонули в почти совсем засыпавшем улицы и помещения желто-сером песке. Во всей Зубаре не уцелело ни одной крыши, лишь мечеть сохранила кровлю. Множество куполов прочно опиралось на частокол колонн, подтверждая то, чему нас, археологов, давно научили римский Пантеон, Святая София в Константинополе, да и ктесифонская арка под Багдадом. Купол долговечен, он не зависит от стропил и даже защищает поддерживающие его стены. Здание, увенчанное куполом, подобно пирамиде, отличается большой прочностью, и только рукам человека дано его разрушить.
В тени мечети — единственной тени по всей Зубаре — мы съели прихваченный с собой завтрак. А затем принялись собирать черепки, хотя уже поняли, что Зубара — не древний город. Ничего похожего на телль, если не считать песка, накопившегося за последние десятилетия. Когда-нибудь он целиком поглотит разваливающиеся постройки, образуется плоский холм, и, возможно, будущие жители Катара изберут его для постройки нового города. А увиденные нами здания опирались на голое скальное основание и песок береговой полосы; до Зубары, оплота династии Аль-Халифа, здесь городов не было. Черепки подтверждали это, хотя редкие осколки китайской посуды позволяли предположить, что город мог зародиться в XVII в., за сто лет до прибытия Аль-Халифа из Кувейта.
Подозреваю, что когда мы продолжили путешествие, наши спутники облегченно вздохнули. Дальше путь лежал внутрь полуострова, через «становой хребет» Катара — покрытую гравием и голышами возвышенную равнину с невысокими грядами и неглубокими лощинами, которые полицейские машины преодолевали на полном ходу, разбрасывая вокруг мелкие камни.
Через час гряды стали понижаться, и вскоре мы могли различить сверху «восточное» море: в известном смысле полуостров Катар делит Персидский залив на западный и восточный бассейны. Здесь лощины между гравийными грядами были заняты сабхами — плоскими солончаками, которые серьезно осложняют путешествия в прибрежных районах Персидского залива. Некоторые сабхи твердые, плотные, и лучшего грунта для автомобильных колес не придумаешь, однако другие, с виду такие же, скрывают под тонкой коркой коварную топь. Придерживаясь старой колеи, мы пересекли самые большие солончаки, затем перевалили последнюю гряду и спустились к селению Хор.
Хор —
На обращенной внутрь полуострова окраине Хора, среди лишенных кровли заброшенных построек разместился полицейский пост. В прошлом здешнее селение было больше. В те дни, когда главным источником дохода в Персидском заливе был промысел жемчуга, Хор представлял собой процветающий и растущий город, с собственной флотилией промысловых суденышек. Теперь молодежь больше тянет на нефтяные промыслы и в столицу, и пустыня постепенно наступает на селение.
Пока мы в здании поста пили чай и кофе с печеньем, командующий заставой сержант доложил о нашем прибытии по радио на пост у Зубары. И разумеется, когда мы двинулись дальше, он сообщил об этом в Доху. В последующие годы сеть полицейских радиостанций в Катаре уберегла нас от многих тревог и даже расходов. Первоначально созданная Роном для оповещения о набегах бедуинов, она больше оправдала себя как звено постоянной спасательной службы. Арабы все чаще выезжают в пустыню на автомашинах; уповая на милосердие Аллаха, они углубляются в безводные дебри на дряхлом грузовике или потрепанном лимузине, не подумав о том, чтобы запастись аптечкой и достаточным количеством бензина. Но куда бы ни направился любитель путешествий, полицейская радиосеть следит за ним. Приступая годом позже к серьезной разведке в Катаре, мы сочли необходимой предосторожностью работать с двумя машинами. И быстро убедились, что одной достаточно. Где бы мы ни остановились (а останавливались мы часто, чтобы обследовать какой-нибудь участок пешком), через два-три часа из-за горизонта выглядывал капот полицейского грузовика, высланного проверить, почему мы запаздываем. Поломка или неисправность, которая при других обстоятельствах повлекла бы за собой в лучшем случае многочасовой пеший переход по безводной пустыне, а в худшем — смерть от жажды, здесь грозила лишь минимальными неудобствами. Тем более что большинство полицейских набирали среди тех самых бедуинов, для защиты от которых первоначально была организована полиция, а они знают пустыню, как свои пять пальцев, и, наверное, без труда отличают след каждой машины, посещающей вверенный им район патрулирования.
Через солончаки восточного приморья мы подъехали к Дохе уже под вечер. Город заметно изменился за шесть лет, что я здесь не был. В тот раз нам пришлось оставить машины за городом, потому что улочки были слишком узки: только-только проехать ослиной тележке. Теперь у новой мечети возле строившегося в центре города дворца встречались широкие мощеные магистрали; полным ходом развернулось строительство кольцевой дороги с разметкой на две полосы.
Нас провезли через весь город к новому полицейскому управлению. Мощная стена с бойницами окружала огромный плац. Мы убедились, что по катарским понятиям важнее при распределении доходов от нефтяных богатств страны; на первом месте стояло строительство мечетей и укрепление обороны. Далее шла больница — самая большая и современная во всей области Персидского залива, и только затем следовал новый дворец правителя.
Рон встретил нас в дверях своего штаба. Без бороды его орлиный профиль особенно выразительно сочетался с арабским головным убором и защитной формой с темно-бордовыми галунами. Ведя нас через плац к своим новым игрушкам — бронетранспортерам на гусеничном ходу, он горячо обсуждал возможность организовать в будущем году серьезную археологическую экспедицию. Роль командующего катарской полицией ему явно нравилась. Я помнил Рона старшим полицейским офицером на Бахрейне, когда он сидел за столом, положив рядом форменную фуражку, и решал проблемы уличного движения. Здесь он фактически командовал армией, и бронированные машины лишний раз подтверждали, что Катар — часть материковой Аравии и у полиции совсем другие задачи, чем на Бахрейне. Здесь надо было думать не о том, чтобы ловить воришек и держать в узде политических экстремистов. В Катаре во главе угла стояла вековая проблема соотношения сил между оседлым населением и кочевниками. Катарская пустыня, вплотную подступающая к приморским селениям, составляет часть — всего только часть — пастбищ могущественных бедуинских племен на’им, манасир и особенно мурра, чья сфера обитания простирается далеко в глубь Саудовской Аравии, до самого оазиса Джабрин в 320 км от побережья. Эти кочевники всегда лишь номинально признавали власть шейхов в приморских городах, да и то в той мере, в какой шейхи Катара могли эффективно ограждать пастбища от вторжения других кочевых племен. Такая служба была по душе Рону.