В пятницу вечером (сборник)

Гордон Самуил Вульфович

Но не успела Шифра сделать шаг, как распространитель билетов схватил со столика пачку и сунул ей в руку.

— Здесь у вас тридцать штук! Двадцать из них непременно выиграют — у меня счастливая рука!

— Тьфу! Черт бы вас побрал! — вскричал Эфроим. — Ведь вот уже полгода, как я вас разыскиваю.

— Меня? — продавец наклонился к Эфроиму. — Ах, добрый вечер!

— Разве так поступает купец? Всучить клиенту партию товара в кредит и исчезнуть! Где вы пропадали?

— В больнице. Поскользнулся и несколько месяцев, не про вас будь

сказано, никому не доведись, пролежал в гипсе. Значит, вы мой должник?

— Нет! Теперь вы уже мой должник. Знаете, сколько я из-за вас потратил на метро? Первое время я же каждый день ездил разыскивать вас.

— А два раза в день он не бегал? — поддержала мужа Шифра, положив пачку с билетами назад на столик. — Что с этим человеком творилось!..

— Мне рассказывали. Не стоило, право, так утруждаться. Я, например, был совершенно спокоен. Вот же мы нашли друг друга.

— Ну да, вы бы хоть «спасибо» сказали бюро погоды… Как же нам быть, Шифра? — обратился Эфроим к жене, сверкнув веселым золотым зубом. — Вычесть расходы на метро или пусть мое пропадает?

Распространителя будто совершенно не интересовали деньги, — не пересчитав, положил он их в карман, схватил со стола ту же пачку и снова сунул в руку Шифре.

— У меня, надо вам знать, счастливая рука. У вас тут верных двадцать выигрышей.

— Ну да, — пожал плечами Эфроим, — из тех тридцати билетов выиграли два, и на них пали, конечно, самые крупные выигрыши — по рублю на билет.

— Но на сей раз ручаюсь выиграют все двадцать. Если у вас нет при себе денег, я вам поверю так…

— Э-э-э! — Эфроима аж подбросило. — Дважды не казнят! Это не по-купечески и не по-человечески…

И он обратился к жене:

— А может, у тебя счастливая рука, а? Испытаем?

Уплатив за пачку билетов, что тот всучил Шифре, Эфроим сказал:

— Когда будете в наших краях, на Сретенке, заскочите, пожалуйста, к нам в фотоателье. Я должен сфотографировать вас и вывесить портрет в витрине, чтобы ваши должники знали, где им искать человека, который торгует, как при полном коммунизме. Сказать вам секрет?

— Ну?

— Я же думал, что вы из тех, ну, из тех, что до перехода на пенсию стояли в ларьке…

— А откуда вы взяли, что я не из тех? — Очки соскользнули еще ниже, и Эфроим увидел те самые живые глаза, что так запомнились ему тогда на станции «Арбат». — Я таки стоял в ларьке…

— Вы бы хоть прибавили — «не довелись тому повториться», — вставила Шифра.

— А почему? — накинулся на нее Эфроим. — А если в ларьке, то что? Ну, в самом деле, что?

Шифра с удивлением уставилась на мужа — почему он вдруг вскипел? Боится, чтобы она, упаси бог, не проболталась, что и он, Эфроим, стоял в ларьке?

Но тут Шифра услышала такое, что не поверила собственным ушам. Ее Эфроим, который, кажется, от самого себя скрывал, что когда-то работал в ларьке, стал рассказывать совершенно чужому человеку, кем был, чем был и что он думал о людях прилавка. Говорил так, что Шифре начало

казаться — ее Эфроим вот-вот попросит прощения у нового знакомого за все, что до сих пор говорил и думал о людях торговли. И вдруг перешел он к тому, как здесь, в Измайловском парке, учили его ползать по-пластунски, бросать деревянные гранаты, идти в атаку.

Вспоминая об этом, Эфроим вцепился в края своей солдатской плащ-палатки.

ПОВЕСТЬ

Переулок Балшема

Пер. М. Дубинский

Вместо предисловия

Изложенная здесь история, подобно историям, рассказываемым в цикле путевых картин о местечках, отнюдь не выдумана. Единственная вольность, которую автор разрешает себе, состоит в том, что он переносит все действие в другое местечко.

Но не ради своего оправдания перед теми, кто мог бы упрекнуть автора, так сказать, в «сочинительстве», в выдумывании фактов, поскольку таковые факты в Меджибоже не имели места, я пишу это предисловие. В конце концов, никто не может указать автору, где ему поселить своих героев — на Крайнем Севере или на жарком юге. Автор должен только помнить, что, скажем, на Крайнем Севере кипарисы не растут, а на юге Первое мая не встречают в шубе и в валенках. Начать свое повествование с предисловия меня побудило вот что. В повести «Переулок Балшема» читатель встретится с некоторыми персонажами и натолкнется на отдельные эпизоды из моих «Путевых картин», и кое-кто может воспринять это как некое повторение.

Меджибож, любезный читатель, в повести «Переулок Балшема» — не название определенного местечка, каким оно дано в «Путевых картинах». Здесь автор стремится дать обобщенный образ современного местечка, и, создавая такой образ, он не может не обогатить его и тем, что присуще также другим местечкам. Вот почему в действие вмешались некоторые персонажи и в сюжет вплелись некоторые эпизоды из «Путевых картин». Тем самым еще сильнее подчеркивается, что в настоящей повести тоже ничего не выдумано. А этого как раз и хотел автор, создавая обобщенный образ современного местечка.

Теперь, любезный читатель, поднимем занавес и дадим слово героям истории, имевшей место в недавнем прошлом.

1

На ступеньках крыльца выкрашенного в голубой цвет дома со стеклянной верандой, около которой выставлена старая мебель для продажи, сидит Ита, несколько полная пожилая женщина, и варит на треноге варенье. Между Итой и ее внуком Давидкой, укрывшимся с аккордеоном под тенью густо разросшейся вишни, все время идет как бы скрытая игра. Давидка то и дело пытается украдкой сыграть между этюдами, заданными ему учителем музыки, мелодию какой-нибудь песенки. Но бабушка его начеку и не спускает с внука глаз, дирижируя время от времени поварешкой и отбивая музыкальные такты: «И раз, и два, и три, и четыре… и раз, и два, и три…»