В рамках дозволенного
Шрифт:
— Я сама тоже поищу, — пробормотала, не в силах отвести взгляд от его лица. Сурового, строгого, серьёзного. Взрослого.
И чертовски красивого. Хотелось материться. Совсем не по-учительски. Хотя о чём это я? Учителя не целуются со своими учениками, не заглядываются на них. У них не перехватывает дыхание так, как у меня сейчас, при виде его губ; не подгибаются ноги от направленного на них взгляда; не сходит с ума сердце, когда подопечный слегка склоняет голову набок, демонстрируя упрямую линию челюсти.
Дерьмовая из меня
Дерьмовый из Тима подопечный.
— Лада. Иди. На кухню, — отрывисто заявил Тим.
И я подчинилась. Просто развернулась и пошла наверх, поддерживаемая под локоть его рукой, а когда Тим скрылся на улице, упала на диванчик в прихожей, запрокинула голову на спинку и спрятала лицо в ладонях. Голова просто раскалывалась, напоминая о недавней истерике (Тим не ошибался, она была). Трое суток до его дня рождения. Поздравляю, Лада, ты довела парня! И себя с ним заодно. Что теперь будешь делать? Убиваться?
Убиваться я не стала. Просто глубоко вздохнула, слегка помассировала глаза пальцами… и пошла на кухню исполнять приказ. Ставить чайник и успокаиваться. Горячий чай поможет лучше любых самокопаний.
Разве я не думала о Тиме, как о представителе противоположного пола? Каюсь, думала. Просто мельком. Замечала, что он привлекателен, что выглядит очень взросло; видела, что подопечный сильный, хищный, опасный. Но никогда не примеряла эту опасность на себя, потому что «ненавистная нянечка», от которой жаждут избавиться, не входит в ранг возбуждающих (во всех смыслах) факторов.
«Не входит и не будет входить», — решила я, методично размешивая чай ложечкой, хотя в нём не было ни капли сахара. Только сердце вновь взволнованно ёкнуло, когда за спиной раздалось.
— Эй, Лада.
Я обернулась мгновенно, напрочь забывая про чай и едва не снося его рукой. На пороге кухни с самым заговорщицким и чертовски довольным видом стоял Тим. И всё в нём напоминало о случившемся в подвале: растрёпанные волосы, улыбка на губах, чёртова щетина и мятая на груди рубашка. Неужели я так яростно за неё цеплялась?
— Идём.
Он поманил меня пальцем, протянул руку и, крепко сжав пальцы, потащил на улицу. И я снова подчинилась. Словно во сне. Просто расслабила руку, позволяя переплести пальцы, и пошла следом. И никак не могла убрать с лица дурацкую улыбку и избавиться от ощущения странного спокойствия, почти счастья.
У меня же кот пропал! Эй, какое счастье?
Только почему-то казалось, что всё будет хорошо. Я шагала следом за подопечным прочь из дома, во двор, к воротам… мы прошли до самого конца аллеи и остановились у мусорных баков, с краю от которых стояла выстройка унесённых грузчиками коробок.
— Милое место… — пробормотала я.
Тимка усмехнулся, прикладывая палец к губам, выудил из кармана брюк мобильный и включил фонарик на самую-самую минимальную яркость. А потом подошёл ближе к коробкам, потянув меня следом.
— Смотри, — шепнул подопечный, освещая
— Куда?
Он закатил глаза, разжал пальцы, отпуская мою руку, и осторожно приподнял ткань. На дне коробки, свернувшись клубочком, блаженно спал Фай. А охнула, потом восторженно пискнула и едва удержалась, чтобы не схватить любимца из коробки, вырывая из сна. Нет, я оказалась гораздо «умнее» и в порыве эмоций кинулась на шею подопечному. Настроение превысило уровень хорошего, переходя в эйфорию.
— Ты нашёл его! — восторженно воскликнула я, утыкаясь носом Тиму в плечо. — Нашёл!
— Я же обещал, — выдохнул он, обнимая меня в ответ и гладя по спине. — А обещания надо выполнять.
— Спасибо.
Было тепло, уютно и восхитительно хорошо. Фай нашёлся, в воздухе пахло скорой грозой, а мы стояли у мусорных баков и обнимались. И я ощущала себя такой счастливой. Бесконечно. Как дурочка. Потому что только дуракам всегда везёт.
— Бери кота, — наконец прошептал Тим, — а я заберу коробку. Кажется, ему она слишком понравилась, не дело выбрасывать. Да и дождь собирается.
Я кивнула, разжимая объятия. Да, скоро начнётся дождь и к этому моменту лучше быть под крышей.
— 56-
Счастливая дурочка превратилась в умную и слегка печальную гувернантку утром следующего дня, когда поняла, что:
а) не заказала Тиму подарок, а значит, придётся что-то придумывать совсем на скорую руку;
б) целовалась вчера с подопечным (до дня рождения которого осталось всего два дня) и была бесконечно этим довольна.
Почему-то первое расстраивало больше. Второе было больше похоже на сон, приятный, но ничего общего не имеющий с реальностью. Тим, словно сжалившись и решив не напоминать мне о непедагогичном поведении, привычно разбудил на прогулку-пробежку, охотно позанимался — новую информацию он усваивал в рекордно короткие сроки — и ушёл к себе что-то планировать. Видимо, ко дню рождения.
Вот и всё. Никаких намёков, никаких полутонов. Разве что улыбался подопечный теплее — я не могла уловить это внешне, но замечала подсознательно. В изгибе губ, словах, жестах. Что-то изменилось, и мне совершенно не хотелось возвращать это обратно. Потому что так было уютно.
Тим активно покрывал листы тетради мелкими ровными буквами, когда через пару часов я привычно зашла к нему в комнату и устроилась в уголке кровати с книгой. Он лишь кивнул, показывая, что заметил меня, и продолжил работать. Тишина, спокойствие и моральное единение. Мы перешли границу бесконечной ругани и теперь легко уживались в одном пространстве, даже наслаждались этим. Сидели в тишине: у Тима свои дела, у меня — свои.
Увы, не в этот раз. Потому что сегодня я заметила у него на столе ту самую папку с документами, тщательно отсортированными из старых коробок отца.