В рамках дозволенного
Шрифт:
— И тогда ты решил нагадить мне? — усмехнулся Тим.
— Не нагадить, а слегка подтолкнуть. Шоковая терапия, — пожал плечами Алексей, но, заметив хмурый взгляд сына, пояснил: — Можешь считать меня плохим отцом, но бизнесмен из меня терпимый. Шоковая терапия. Самый лёгкий способ учиться на собственных ошибках. Когда окунаешься в них с головой, а потом пытаешься выплыть. — Очередной недовольный взгляд, очередное пояснение: — Вероцкий. Это был первый шаг. Правда, я рассчитывал, что ты разумней, и успеешь вовремя помириться со своей дамой, но ошибся…
Тим долго смотрел на отца. Такого спокойного, уверенного в своей правоте и лишь самую малость сожалеющего. Из-за этой дурацкой ситуации со Стасом Лада сбежала, а отец словно этого и не замечает, словно доволен этим.
— Зачем? — наконец, выдавил Тим.
— Иногда ревность сметает на своём пути всё. Особенно все остальные чувства. Лучше понять это сразу и потерять то, чего у тебя ещё нет, чем уничтожить уже имеющееся, так ничего и не осознав.
Какие пафосные речи, какая глупая ситуация. Тиму захотелось рассмеяться, но он удержался. А когда отец печально улыбнулся, предложив подумать и поговорить потом, выкинул всё из головы. Ревность может всё уничтожить, лучше потерять сразу… Что за глупости?
Жаль, они возвращались. Снова и снова, с каждым звонком Ладе, которые становились всё реже.
Иногда ревность сметает на своём пути всё…
— 78-
Август тянулся медленно, так же медленно, как первые дни в доме Егоровых, и это бесило. Только теперь всё было гораздо спокойней. Никакой адской музыки и попыток меня выжить, лишь квартира Джоя, тишина и редкие ученики. Елена Николаевна была права, когда в начале июля отправляла работать гувернанткой: репетиторства летом мало, чаще всего или малыши, или старшеклассники, которым необходима была «пара уроков перед учебным годом». К осени народ потянется, а пока приходилось перебиваться тем, что есть.
Впрочем, по кошельку не ударяло. Джой позволял жить в своей квартире безвозмездно и действительно старался пропадать у родителей. Хотя приходил. Последнее время всё чаще. Просто так, после работы, заставляя меня вскакивать посреди ночи и готовить что-нибудь на скорую руку — или греть из запасов. А всё потому, что мы… сдружились. Слово за слово, обсуждая то работу, то какие-то пустяки, то Ники, то… Тима.
Последнего я старательно пыталась выкинуть из головы, но периодически спрашивала о нём и ловила в ответ насмешливый, но такой понимающий взгляд Джоя. Да, Дериглазовы, в ваших рядах пополнение на одну дурочку. Влюблённую дурочку.
Что всё же успела по уши влюбиться в Тима, как ни прискорбно, я поняла, когда потеряла. Когда к чёртовой матушке профукала всё без остатка, пока показательно обижалась на него, как девочка школьница, и не отвечала на звонки. Потому что первую неделю Тим пытался как-то связаться: звонил, звонил, звонил и приходил к временному жилищу Ники, стучался в двери, требовал «выдать» меня. А потом внезапно просто перестал…
Звонить, писать и, наверное, ждать.
По крайней мере, в самые паршивые моменты ощущение накатывало именно такое. Я скучала. Невероятно скучала
Хотелось схватиться за телефон, дозвониться и самой закатить истерику. Когда-то удавалось удержаться, когда-то спасал меня только Джой — и то чудом. Но ближе к сентябрю не выдержал даже он.
— Так, всё, тебе строго противопоказано иметь столько свободного времени. Нужно работать, — как-то раз заявил он, грохая чашкой о стол, когда мы напару пытались сообразить лёгкий ужин.
— У меня приходит по три-четыре ученика каждый день, — я пожала плечами и оттяпала ножом кусок «Докторской» колбасы. — Я работаю.
— Ты зарабатываешь деньги, но времени на это тратишь мало, — многозначительно заметил Дериглазов. — А нужно занять его, чтобы не думать.
Он не добавил «потому что иначе сойдёшь с ума», но я слышала эти слова между строк и понимала, что Джой, в общем-то, прав. Варианта два: или я сдамся на милость чувств, снова свяжусь со своим малолеткой и продолжу бегать за ним после каждой очередной попойки (а они будут, хоть Дериглазов и пообещал, что если Тим и станет теперь где-то тусить, то не на его вечеринках), или перетерплю — и будь, что будет.
Даже самые сильные чувства можно вырвать на корню. Судя по бесконечной тоске, бессоннице и ноющему сердцу, у меня был запущенный случай любовной горячки.
Но я не сдавалась.
— Хорошо, и что ты предлагаешь? — вздохнув, поинтересовалась у Джоя. — Набиваться куда-нибудь переводчиком без рекомендаций? Или идти в ближайшую школу к мелкотне?
— Почему сразу к мелкотне? — кровожадно улыбнулся он.
Так, с лёгкой подачи Джоя, я пошла подавать документы в местную гимназию на должность учителя английского. Оказалось, он сам здесь учился и мог замолвить словечко, чтобы меня сразу взяли на старшие классы. Не представляю, почему Джою так здесь верили, но факт оставался фактом: за пару дней до первого сентября я официально стала преподавателем гимназии № 15. Четыре девятых класса, два одиннадцатых — и всего восемнадцать часов в неделю (предлагали больше, гора-аздо больше, чуть ли не пятьдесят, но репетиторство бросать не хотелось). Не абсолютная нагрузка, но хоть какая-то возможность проветриться и занять мысли: планирование, знакомство с программой, попытка привести в порядок кабинет… В последнем всё было прекрасно, кроме цветов. Парочку несчастных гибискусов прошлая хозяйка явно забывала поливать, от них остались только сухие стволы — но уход и капелька воды делает чудеса.
В общем, я старалась жить. Просто жить. И первого сентября даже поприсутствовала на линейке, чтобы познакомиться с первыми учениками…
Ой, да кого обманываю? Если в этой школе учился Дериглазов-старший, возможно, и Егоров должен был оказаться здесь. В одиннадцатом, чтоб его, классе! Мысль пришла мне в голову ночью перед линейкой и не давала нормально спать, а потом заставляла со страхом — и крошкой надежды — всматриваться в ряды бугаев в костюмах, которых по ошибке назвали одиннадцатиклассниками.