В родных местах

Еловских Василий Иванович

— Можно, Прохор Ефимович?

— Что там у тебя?

— Да я по личному…

— Сегодня не до тебя. Давай завтра…

Чувствовал себя Владимир как-то непонятно: и легко вроде бы, и слегка тревожно. Он позвонил своему старому приятелю Николаю, тоже шоферу, которого знал еще с детства — надо было соображать насчет новой работы. В комнате, откуда звонил Владимир, сидела женщина, пила молоко из бутылки, причмокивая, — был обеденный перерыв. Она, конечно, слышала разговор, и Владимиру нравилось, что она слышит: пускай знают, что он решил уволиться и ищет себе подходящее место.

—

Что ты вдруг надумал? — удивился Николай.

— Да так вот… надумал.

— Причина-то хоть какая?

— Не нравится мне здесь.

— А почему?

— Ну, решил, одним словом, и только.

— Но все же какая причина-то? Не с бухты же барахты.

Владимир чувствовал: бабенка навострила уши — прислушивается, а он не хотел при ней вдаваться в подробности.

— Шоферами сейчас пруд пруди, — слышал Владимир голос Николая. — И на хорошее место не так-то просто устроиться. Набегаешься. Другое дело, если серьезная причина. Но… ты ничего толком не говоришь. Ты слышишь меня?

Конечно, слышал. Как же не слышал. Сейчас у Владимира на душе было очень тревожно, возбуждающая приятная легкость враз улетучилась. Целый день он шатался без дела: директор забыл о нем, а возиться с машиной в гараже не хотелось — опускались руки. Перед уходом с завода позвонил еще одному дружку, шоферу Саше. На этот раз он уже не хотел, чтобы кто-то слышал его, и прикрывал трубку ладонью. Саша сказал, что, конечно, устроиться можно: если хочешь работать, без работы не останешься, что говорить. Только ведь у Владимира и зарплата приличная, и машина новехонькая.

— А работенки у тебя не ахти сколь, — добавил он. — Работенка не бей лежачего, прямо скажем.

— Да тебе-то откуда знать?

— На вот! Тут и знать-то нечего.

— Иди ты!..

К вечеру еще сильнее похолодало, и Владимир по пути домой заскочил в мебельный магазин — погреться и полюбопытствовать. Он любил забегать сюда, это была его слабость — глядеть на новенькую, приятно пахнущую деревом и свежей краской мебель.

За ужином сказал жене:

— Диван бы нам.

— Да и стулья не мешало б другие. Расшатались все. Как устроишься на новую работу, в кредит возьми. Самое милое дело — в кредит. А я телевизор в кредит возьму.

Еще в мебельном магазине он подумал: а стоит ли торопиться с увольнением, заявление всегда не поздно подать. Пошел и — подал. И дома, чем больше предавался размышлениям, тем больше крепло в нем решение не уходить с работы. Думал упрямо: «Нет, подам!», хотя уже чувствовал — не подаст, подождет, посмотрит… И уже искал оправдание своему новому чувству. Что в конце концов случилось такого страшного? Беседин не чуток к нему. Так ведь он директор все-таки, не шухры-мухры, у него тысячи людей, попробуй-ка к каждому прояви особую чуткость. Тут и работать некогда будет. Жену-барыню возит. Да разве он один возит директорскую жену? Экая новость. Стасик… Какой спрос с глупого мальчишки. И директор по-своему добр к нему: что ни попроси — никогда не откажет. В прошлом году двустволку и сапоги-бродни отдал ему на весь отпуск. Та же мебель… Только пожелай Владимир, мигом бухгалтерия выдаст справку для оформления кредита.

Утром Беседин, увидев Скареднова, сказал:

— Ну, заходи.

Что у тебя там?

— Да, ничего, Прохор Ефимыч. Я уже все, что надо, решил. — Он коротко и фальшиво засмеялся.

Владимиру позвонил Николай:

— Ты? Давай езжай побыстрее на отделение железной дороги. Там ищут двух шоферов поопытнее. Кого-кого, а тебя примут.

— Да, видишь ли… Я, пожалуй, воздержусь пока.

— Передумал?

— Да…

— Ну, знаешь!..

Наступила настоящая сибирская непогода с лютой стужей, снегом и ветром. Ни Анна Дмитриевна, ни Стасик никуда не ездили. Зато сам Беседин разъезжал вовсю. Все больше на совещания — он зимой часто совещался. И стал какой-то торопливый, забывчивый. Послал однажды Владимира к себе на квартиру за авторучкой и папиросами. Владимир нашел его в вестибюле горкома партии.

— Я же говорил «Беломор», — удивился Беседин. — Зачем ты сигареты принес?

— Не говорили вы, что «Беломор». А Анна Дмитриевна велела передать сигареты.

— «Велела!» Думаете не тем местом вместе с Анной Дмитриевной. А что, спички не взял?

— А откуда я знаю, что вам их надо? Вон в буфете возьмите, копейку стоят.

Ни за что бы Владимир не стал так грубо разговаривать с директором, если бы не стоял рядом знакомый шофер из леспромхоза. А тот не просто стоял, а прислушивался и улыбался ехидненько, хотя делал вид, будто что-то рассматривает у себя под ногами.

Беседин не мог понять, что случилось с шофером: последнее время дерзит, смотрит исподлобья. Распечь бы его, да времени нет, и Прохор Ефимович сказал только: «Что это за тон?» — и грозно глянул на Скареднова.

— Ты у него что и за рассыльного? — спросил у Владимира леспромхозовский шофер, когда Беседин ушел. — Плату-то двойную получаешь или как? Молчишь? Начальству сапоги готов чистить, а своему брату-шоферу и ответить не хочешь.

Он определенно издевался, а ведь раньше — Скареднов знал леспромхозовского шофера лет этак шесть — был отменно вежлив.

Владимиру опять захотелось уволиться.

Когда он вез Беседина на завод, тот был подавлен, необычно угрюм и молчалив. За всю дорогу сказал одну фразу: «Завтра поедем в девять». «Чаще б тебя песочили», — подумал Владимир. Он прямо-таки злорадствовал, чего с ним никогда прежде не бывало. Сейчас ему хотелось, чтобы с Бесединым случилось что-нибудь плохое, чтобы его отругали и наказали. А еще лучше, если бы сняли с работы. Он тоже старался казаться угрюмым, подавленным, сердито крутил баранку, — игра эта смешила его и ужасала. «Что это со мной? Я становлюсь злым. Это зло вижу только я один, но не все ли равно».

По конторе прошел слушок, что директора на пленуме горкома партии «били в хвост и гриву». Владимир почувствовал какое-то нехорошее удовлетворение, и это снова удивило его.

Жена попросила увезти домой телевизор, она взяла его в кредит. В универмаге в тот час было малолюдно, и жена, показывая покупателям обувь (она работала в обувном отделе), одновременно давала мужу наставления: «Сильно не тряси. И, смотри, сам ничего не крути, а то накрутишь мне».

— А когда обмывать собираетесь? — Это сказал, подойдя к ним, толстый старик — директор универмага. — Меня не забудьте.