В Россию с любовью

Кусков Сергей Анатольевич

Впрочем, каждый верит в то, что верит он сам. И сам отвечает за свою веру. Патриарх права, нужна пауза в недельку, чтобы подумать — спешить не стоит. Как и не стоит более вести себя, как юродивый. Да, больной, амнезийник… Но только не так, как вёл себя до этого.

И надо уже начинать ставить себя, показывать с лучшей стороны, чтоб понравиться — в этом тоже она права.

— Матушка, я кое-что ещё хотел рассказать. Ну… Про Марью, — начал я, но она перебила.

— Отпускаю, сын мой, этот грех! — Она меня перекрестила, даже не дав досказать проблему. — Понимаю, ты не помнишь, и воспринимаешь её чужой. Марью я отругала, епитимью наложила — пускай молится и отрабатывает добрыми делами. Тебе — просто отпускаю. Но смотри,

Александр, — голос её налился сталью, а глаза посуровели, — ты никогда не должен забывать, и всегда помнить — она сестра твоя! Сестра! Понял это? Я благословляю тебя на любой блуд, прощу тебе любых женщин, ежели ты только будешь с ними по обоюдному согласию, особенно если они понесут от тебя. Бери себе хоть всю Москву! Но с Марьей держи границы. Прокляну!

Я проникся. И втянул голову в плечи.

— Виноват, матушка. Не буду больше. Но…

А вот рассказать о магии, об огоньке, я, собравшись, больше так и не смог. Не решился.

Ладно, пусть его. Не такой уж она мне и друг. Да, я сын любимого человека, но она ведь тоже раб лампы. Государство, и церковь в нём — та ещё система, та ещё лампа. В которой она и не захочет мне зла, а не сможет не сделать. Буду сам барахтаться.

— Но?

— Всё, точно не буду! — вскинулся я, и судя по тому, что врать не могу, на самом деле был в этом уверен. — Но разрешите вопрос. Разве блуд не грех?

— Грех — прелюбодеяние, — заулыбалась патриарх. — И то до Катастрофы так было. Сейчас его грехом считают, только если супружницы против, или по принуждению. Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь», вот что главное! Оттого и говорю, если не просто задружишь с девочкой, но понесёт она от тебя…

— Кровь семьи правительницы? — перебил я.

— А чего б и нет? — весело усмехнулась она. — Две ноги, две руки, голова. Вы, члены семьи правительницы, чем-то отличаетесь от остальных? Нет? Ну и в путь! А не думал, что для некоторых, особенно кто из бедных, это может быть единственный шанс в жизни понести от настоящего живого мальчика, а не семени донора из пробирки?

— А-а-а-а… — Я завис. Простая мысль, но мне в голову не приходила.

— Блуд, Сашенька, когда не по согласию с женой или жёнами, — продолжила назидательно она. — У НАС добровольные связи — благодетель. Помощь страждущим. А никак не грех. Так что заранее отпускаю тебе все грехи твои на эту неделю, если уговоришь добровольно, не ставя целью сделать ей зло. В следующее воскресение также, ко мне. Продолжим наш непростой разговор. И это… Оладушек в дорогу положить? На воздухе гулять будешь, проголодаешься, а у крёстной твоей выпечка всегда неплохой получалась. — Она искренне, по-доброму заулыбалась.

— А знаешь, не откажусь, матушка! — заулыбался и я.

Ну что ж, не так страшен чёрт, как его малюют. Прорвёмся.

Глава 17

Самый лучший день

Глава 17. Самый лучший день

— У вас повреждение мозга. Вы обречены хорошо себя чувствовать до конца жизни.

(«Доктор Хаус»)

Кроме оладушков новоявленная крёстная дала с собой банки со сметаной и мёдом. Банки закручивающиеся, стандартные-привычные, какие были и в мире «я». И авоську сообразила. Самую, блин, обычную сетку-авоську! Имеющий большее сродство с памятью «я», чем царевича, я обалдел настолько, что ничего не мог вымолвить, молча взял и поблагодарил.

Уходя, не удержался:

— А можно мне… Фотографию. Такую же? — Кивнул на лежащие на столе папки. — Где вы четверо?

— Сделаю копию, размножу — тогда. — Матушка смутилась. — Эта единственная. Точнее, единственная у меня. У Иры и Насти свои есть.

— Но они вряд ли в этом признаются,

если спрошу?

— Понимающий мальчик. — Она грустно вздохнула. — Не цепляйся за прошлое, Саша. Не важно, кем был твой отец. Любой из твоих отцов. Важно кто ты, и что несёшь в этот мир. Понимаешь?

Я кивнул.

— Каждый из нас сам по себе бог. Демиург. Мы такими созданы, мы — дети божьи, а дети всегда похожи на родителей. Но люди не хотят осознавать это и придумывают законы, за которые цепляются. Будь собой! Раз тебя для чего-то послали, то явно не для того, чтобы ты притворялся тут своим.

— Но ты ж сама говоришь, юродивый?

— Юродивый если будешь кичиться, что ты — не такой, — покровительственно улыбнулась она. — Что лучше. Если начнёшь порядки под себя переписывать. А ты не кичься! Наоборот, влейся. Внеси в этот мир того, чего здесь нет — тебе самому тут жить.

— Сделать мир лучше?

— Да. Даже Ира поймёт и оценит. Она умная, грамотная, и в людях разбирается. И тогда тебя примет. Не надо прогибать всех под себя, есть другие пути, и они куда эффективнее. Используй те знания на благо, и господь оценит.

— Спасибо, крёстная. — Я в пояс поклонился.

— Иди уж. — Она меня перекрестила. — До следующего воскресения. И это… Как и сказала, раз ты память потерял, я тебя ещё раз покрещу. Тебе два года до совершеннолетия, буду тебе в них наставницей. Это не мне надо — я и так дала обет господу, когда вас с Марьей маленькими крестила, это для тебя, чтобы ты поддержку чувствовал. Можешь отказаться, я пойму, ибо раз покрещенное таковым остаётся, не важно, терял ты память, или нет. Я так и так твоя крёстная. Но если повторить… Тебе легче принять будет, что ли?

— Я не против, матушка Елена. Давайте так и сделаем.

Она крестила царевича Сашу. Который ушёл. А теперь окрестит и того, который «я». И уже не отвертимся ни она, ни я — по любому она станет моей крёстной и наставницей. Не самый плохой выбор покровителя.

И вот я стою на пороге самого большого православного храма Москвы, а, возможно, России. Смотрю на почти полуденное мягкое ласковое сентябрьское солнце. Служба окончена, или почти окончена, люди массово покидают эту обитель всевышнего — радостные, сияющие, расходятся по своим делам. Женщины снимают платки — как и в мире «я» они вышли из моды, сейчас непокрытая голова признак самостоятельности у женщин, зрелости, тогда как раньше было строго наоборот. В толпе много мужчин. И не скажу, что они такие тут прям все забитые. Люди. Просто люди — людской поток из мужчин и женщин, просто женщин больше количественно. Да, мужчины слабее. Но они заняли свою нишу, на которой успешно существуют. Мне открытым текстом сказали: в семьях, где детей воспитывают мужчины, дети конкурентнее, чем если воспитанием занимается одно бабьё, и это не просто так. Они стали домохозяинами, но остались авторитетными наставниками детей, опорой для своих дам, тылом, и, главное, арбитром в семье. Особенно если в оной семье несколько женщин, и их надо помирить, а их сто процентов надо помирить, ибо что это за женщины, если они не поссорятся? Этот мир не хуже, мир ДРУГОЙ. И матушка Елена права, надо научиться принимать его, и найти тут своё место. Поставить себя здесь, не прогибая, но и не прогибаясь. Знать бы ещё как это сделать…

— Поладили? — спросила подошедшая Горлица.

— Да. — Я скупо кивнул. — Но не сразу. Она и правда моя крёстная?

— А ты не знал? — удивилась и улыбнулась мамина пассия.

Я пожал плечами. Теперь уже не важно, знал или нет. Важно только будущее, а не прошлое.

— Кроме того, что она крёстная, она ещё и патриарх всея Руси, Саш, — добавила тётка. — И если что, между Русью и тобой выберет Русь. Мать это понимает, и только потому прислушивается к её словам и советам — не станет она тебя покрывать, если ты реально не то натворишь. Так что не наглей, и будь осторожен.