В Россию с любовью
Шрифт:
Немного помолчав, она снова спросила:
— Хоть что-то помнишь?
— Про себя нет, матушка, — покачал я головой. — Про других — помню. Но не всё и не всех. И не выборочно. А просто что-то приходит, само. А что-то нет. Как правило, что-то общее, со мной лично не связанное. Путина, вот помню. Без подробностей, просто что такой есть. Был. И примерно как выглядит. Ельцина помню, алкаша чёртова. Прапорщика, что нас, зелень, в армейке гонял — помню. Многие вещи помню. А вот когда воспоминания касаются меня или близких — как отсекает.
— А служил-то где? — налились интересом
— ВДВ. Десант. Это когда…
— Знаю. Знаю, что такое ВДВ, Сашенька, — грустно вздохнула она. — Чай, и оружием умеешь обращаться?
— А как без этого? — оскорблено нахмурился я.
— И с Настькой дрался, технику показывал, тоже оттуда?
— Скорее всего. Воспоминания, говорю же, не цельные, матушка. А дрался я с Марьей, Горлица просто рядом стояла.
— Верно, рядом стояла… — потянула патриарх. — Да ты кушай, кушай!
— Да я кушаю, я, кушаю! — Старушка начала выводить из себя и бесить. — … Матушка!
— Хорошо кушай! — кажется, она это делала специально. Ибо выбешенный человек легче идёт на контакт и говорит то, что не нужно. От этой мысли я пришёл в себя и мысленно дал себе пощёчин. — Да и… Тебе после болезней всех твоих восстановиться надо будет. А после этого на рывок силы ой какие потребуются. А тут домашнее — даже в дворцовой кухне такого не готовят. Не такое.
— Рывок? — не понял я.
— А ты не собираешься в форму прийти, чтоб сильнее стать? — удивлённо наморщила она моську. — Чтоб лучше тебя только одарённые?
— Не дошёл ещё до этого, матушка, но да, мысли и планы есть, — признал я её прозорливость. — Настасья обещала с тренировками помочь.
— Обещала — поможет! — уверенно констатировала патриарх. — Горлица из тех, кто держит слово. Толковый командир.
— И всё же, матушка. ОТКУДА? — сдался я и задал-таки этот вопрос.
Она улыбнулась, посмотрела с материнским взглядом, затем встала, прошлась к письменному столу и вытащила из ящика три папочки. Красную, синюю и белую. Принесла, положила передо мной.
— Руки вон в рукомойнике можешь сполоснуть.
Я встал и сходил к раковине, где тщательно вымыл руки, заляпанные оладейным жиром и немного мёдом. Вернулся, открыл красную папочку.
— Как-то… Не так, чтобы очень читаемо, матушка. — Текст был рукописный. А бумага жёлтая, истёртая. Но толстая. А буквы выгоревшие.
— Так тогда печатной машинки ещё не было, — улыбнулась она. — Спасибо что хоть такой почерк — бывает вообще прочесть невозможно. Только историки-криптографы и читают.
—???
— Бумага эта от сентября года тысяча семьсот восемьдесят девятого, от следственной группы патриархата, ведущей дело в селе Малиновка Ефремовского уезда Тульского воеводства. Если коротко — могу пересказать, ибо вижу, что не осилишь ты, отрок, чтиво сие. Некая дева Агриппина Ковальская, из потомков польских беженцев, личная дворянка — то есть дева государынева, не трепло деревенское, после падения с лошади и удара о мостовую, это цитата из заключения комиссии, не смотри так, да, цитирую — я эти дела наизусть выучила. Так вот после удара о мостовую потеряла память, забыв, кто она. Но при этом она помнила события, которых
— А то! — У меня одновременно и спина похолодела, и в душе поднялся дикий восторг. Вот оно! Я о таком и мечтать не смел! И уже плевать что будет со мной завтра — я не одинок! Другие попаданцы тоже бывают, это не баг системы! И это стоило всех треволнений.
— Она много чего рассказала, все подписи поставила, что с её слов записано верно, — продолжала хозяйка этой горницы.
— После чего была казнена, как пособница антихриста и демон во плоти? — усмехнулся я, подливая масла в разговор иронией.
— Фу, Александр! — искренне возмутилась патриарх и даже скривилась, как будто от отвращения. — Что у тебя за мысли пошлые! Мы что тебе, святая инквизиция католическая? Ты ещё спроси, применяли ли мы к ней «испанские сапоги»!
— Применяли? Спрашиваю, — расплылся я в пакостной улыбке.
Она поняла, что я на взводе, и пытаюсь прикалываться в качестве жеста защиты, и отнеслась как мудрая воспитательница к неразумному. Впрочем, она с первой секунды знакомства так себя вела.
— Нет. Даже дыба не понадобилась. Дева Агриппина сама к нам пришла. К духовной матушке в Малиновскую церковь. За помощью — чтоб с ума не сойти. И после работы следственной комиссии, ушла в монастырь, под Соль-Вычегду, где и прожила до тысяча восемьсот третьего года. Эта папка выжимка, там по ней целый талмуд — с нею всё это время плотно работали наши дознаватели.
— Наши — это церковные?
— Дела церкви — только дела церкви, — с улыбкой ответила патриарх.
— Понятно. Потому и в монастырь запихнули. Чтобы Софья Вторая не захапала актив.
— Фу, какой у тебя сленг, Саша! А ещё сын царицы… — назидательно покачала она головой и тяжело вздохнула. — Стыдно. И нет, это было её решение. Собственное. Она считала, что сошла с ума и хотела помощи. Мы её оказали, деву успокоили. Но всю оставшуюся жизнь за нею записывали истории, которые она вспоминала. Как ты и говоришь, ничего про себя, всё про других, и кратко, отрывками. Но интересно и познавательно, если уметь читать и уметь понимать.
— А с этим были проблемы?
— А как думаешь? Блаженная дева, на Руси такое густо и часто. Не она первая, не она последняя. И знал бы ты, чего стоило её историю в архиве раскопать! Сколько людей и сколько лет такое искали, пока по крупицам эти папки не выискали. Словно старатели песок золотой– тонны породы перерыть, чтобы выбрать одну песчинку.
— Понятно, — закивал я. — Талмуды те вы тоже перебрали от корки до корки?
— А то как же. Но там на самом деле не так много интересного. События, которых не было и не будет. Главная цель, ради которой господь посылает нам испытания — научить. Сделать сильнее. И вот научить там ничему никто не мог. Как поняли те, кто записывал её сказки, была она мелкой потомственной дворянкой в Рязанской «губернии». Это как воеводство, только на немецкий лад.