В Россию с любовью
Шрифт:
— А он к тому моменту как раз и выбрал тебя, и она «нехотя подчинилась»?
— Именно. Получается, с одной стороны как бы он и сам выбор сделал, а с другой мать не дала сделать выбор ей, побороться, настоять на своём. Ирка была девочкой умной, истерить не стала, расстались мы все мирно, а мы с нею так дружить и не переставали (это ж его выбор был, я от подруги не отказывалась). Но уверена, она и сейчас по ночам, когда особо тоскливо, его имя в подушку шепчет.
— М-да, — констатировал я, чувствуя, что кровь перестала идти и убрал полотенце. Вот такие страсти в казалось бы простой бесхитростной пусть и царской семье.
— Так что расстались мы мирно, — повторилась Ягуся. — Она уехала в Москву —
— А вот за этот подгон низкий поклон, матушка… — склонил я голову, и был искренен. — И всё же… Настолько не доверял, что даже супруге не рассказал?
— А что супруга, — грустно хмыкнула матушка. — Расписались, поеб… Пожили вместе. А завтра поняли, что не сошлись, да пока детей нет разбежались. Особенно если вокруг война — там и не такое бывает. Мать-церковь давно уже на подобное сквозь пальцы смотрит и бездетным бракам разводы не глядя подписывает. А дочка — это наше общее солнышко!.. — Она растеклась юшкой от умиления. — Всё, она родилась, и между нами уже не просто отношения. Теперь мы — семья! Сила! Единство! Даже если что-то случится, я никогда не предам его, ибо как могу предать отца своей девочки? Как и он более никогда меня не предаст. Другую жену взять в дом может, я разрешала, но он сам не хотел, говорил, одной меня за глаза «выше крыши». Но и другая как родит — куда от нас денется?
Тяжёлый вздох.
— Но не срослось. Погиб он. Глупо погиб, не то, что подвиг совершил, а так, при возвращении группы, обыденно…
Помолчала, а я не торопил.
— Вот так я и осталась одна с этим секретом. Что такое развал страны. Что такое Афганистан — проклятая земля, и у вас там тоже постоянная война, как и у нас. Что такое Босния, Предательство с большой буквы. И многое-многое другое, чего не было и не будет, что существовало где-то так далеко, что только фантасты и сумасшедшие в это поверят.
Она собиралась с силами, я буквально это почувствовал. И, когда набралась, меня снова вдавило ментальным прессом:
— Вот так, Саша, поступают настоящие мужчины. А ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ, ЮРОДИВЫЙ?!!
— Ч-чего? — смог хоть немного сопротивляться я.
— Говорю, что ты творишь, жалкий червяк? Ты хоть понял по этим отчётам, что бывает с такими? Понял, что не одинок, и куда они деваются?
Стало стыдно. Не перед нею — пред собой. И правда дурень!
— Ты не один такой прекрасный, и вас не двое и не трое! — разорялась патриарх. — Имя вам — легион! Хочешь, давай эксперимент проведём и сделаем турне по всем психушкам страны? Может ещё кого обнаружим, из твоих соплеменников? И ты туда же попал бы, и плевать всем на брак с Кармен. Обосновали бы. Аринка с руки Иркиной ест, от неё команду «фас» получает, а Ирку я придержала за узду. А ЧТО БЫЛО Б, ЕСЛИ МЕНЯ НЕ БЫЛО, псих?
— Я-а-а-а…
— Головка от места, которым ты думаешь! Ты чего ведёшь себя как юродивый? Да ладно, если б просто так, на Руси слабоумных не обижали. Но ты при этом начал доказывать, какой мужЫк! С яйцами! Охотник на мамонтов мать твою, прости, господи, мне сквернословие! Ты вообще с дуба рухнул, обалдуй эдакий?
Я опустил голову, и… Всё, меня
— Я как от Ирки про твои симптомы услышала, сказала консилиум собрать. И строго-настрого запретила тебя трогать. И Аринке сучке ходу не давать, а то тебе в её клинике уже палату приготовили. Как могла прикрыла, как могла защитила, но если ты и дальше будешь вести себя, как яйцетряс, а не мужик — даже я ничего не сделаю, Сашенька! Церковь не та, что раньше, а моё положение в ней от дружбы с царицей зависит, ты и сам это понимаешь. Не подставляй меня, юродивый!
— Я не юродивый! — вскинулся я. Смог. На последней капле уважения.
— Да? А как тебя иначе назвать? «Внемлете мне, местное было, я обладаю сверхзнанием! Мне Богородица явилась/святой Пётр/святой Андрей/святая Екатерина/архангел Гавриил, нужное подчеркнуть; я знаю и понимаю то, что знать и понимать не должен! И вы все тут — дерьмо на палочке, и только я знаю, что в мире должно быть и как!» Не так, Саша, крестничек мой милый? Что молчишь? Скажи, что эта старая мегера не права, ошибается.
— Много нас… Было? — вместо этого спросил я.
— Официально нашли пока двух, те девы. Плюс Паша, про последнего кроме меня, и теперь тебя, никому не ведомо. Но мы только начали поиски, копаем. Сложностей много — юродивых на Руси было пруд пруди, и кто из них из твоих — разбираться надо, это долго. А абы кого я на это послать не могу — с преданных нельзя спрашивать, как с умных, а умным не всё доверить можно. А ещё второй момент — мы, церковь, фиксировали только тех, чьи слова имели вес. Боярские семьи, дворяне, государевы люди. Или из своих, духовных. А сколько на Руси было дурачков деревенских, ради которых никто комиссию из епархии вызывать и не подумает? Дурачок и есть дурачок, блаженный! Ходит, лопочет что-то, лишь бы не буйный был. И таких куда больше, чем государевых. А сейчас, в наши дни, они если и есть, то уже сказала, к Аринкиным коллегам попадают, не к нам. И отыскать их ещё сложнее. Тебе просто очень, очень-очень сильно повезло, крестницек, что я оказалась рядом, что мы с Иркой с детства подруги — не разлей вода, и что она к моему слову до сих пор прислушивается. А ведь могла тогда зло затаить, и или меня б рядом не было, или б советоваться со мной не стала…
— Да уж… Спасибо, матушка Елена, что глаза раскрыли. — Я встал и низко, в пояс, поклонился.
— Сядь, Саш, — устало проговорила она, и по лицу её пробежала морщина. — Хорошо, что ты, наконец, понял. Но этого мало. Главный вопрос на повестке так и остался: а делать нам что?
— А какие варианты? — усмехнулся я. — Жить. Предупреждён — вооружён.
— Ирка тебя сыном не считает, — медленно покачала хозяйка этих мест головой. — Меня послушалась, с плеча не рубит, но не сын ты ей. Что с царевнами язык нашёл — тебе в плюс, без этого и я б тебя защитить не смогла. Даст бог — теперь продержишься. Но с матерью тебе придётся отношения с нуля выстраивать, и полезность свою лично ей, как и преданность, тоже лично ей, делом доказывать.
Я пожал плечами.
— Значит, докажу.
— Вот-вот. Вопрос, как? Чем заниматься будешь? От этого всё и зависит. Как ты уже понял, если станешь типичным местным яйцетрясом, прожигателем жизни — дорога тебе в дом с жёлтыми стенами не за горами. Но и если по отцову пути пойдёшь — тоже ничего хорошего. Нет здесь таких мужчин, выродились они. Параллельная эволюция. А юродствовать более не надо — не привлекай внимания.
— Матушка… Поясни про отца. Я ж Карлович! Сын немецкого художника. «Слава богу не австрийского…» — добавил я про себя. — Если б я им не был, испанки б меня за свою дочь не отдали бы. А мой волос или кусок кожного покрова раздобыть не запредельной сложности задача.