В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
Зато Ипатовым давал знать: близко незваные гости — убирай подальше то, что не для всякого глаза.
Ванюшку Кучум встретил на улице и побежал к воротам, заливаясь лаем.
Как только Ванюшка ступил за порог, полицейский придвинулся к двери, преграждая путь к отступлению. В доме шел обыск. Один из стражников стоял у двери, другой сидел на лавке так, чтобы видеть все. Двое искали. Он не удивился: не первый раз. Смутило то, что здесь стоял Панька, тот самый из Демидовки, который дальше всех кидал камни. Зачем он тут?
Ванюшка
Полицейские искали на чердаке, стукались там о стропила, чихали от пыли, шарили в сенях, в ларе с овсом, в сундуке, в бочке с водой.
Получили, наверное, от начальства жару-пару, суются в углы, как ошпаренные тараканы. Панька бледен и, видимо, сильно напуган.
Он устроился в тот же цех, где работал Иван Федорович, подручным к Михаилу Гордееву, тоже большевику, чего, конечно, не знал. Оторванный от степной шири, от раздольных полей, от тишины, которую нарушала лишь вода, падающая на мельничное колесо, мычание коров да крик петухов, — он оглушен был заводом, уханьем паровых молотов, от которых сотрясалась земля.
Сквозь плотный туман пыли, висящий в воздухе, едва угадывались фигуры рабочих. В печах с огненными зевами нагревались болванки. Поворачивая раскаленную болванку, кузнецы обрабатывали ее — на вид податливую и послушную — иная достигала нескольких пудов весу, и от нее шел страшный жар.
Панька привыкал тяжело.
Когда болванка в печи не успевала нагреться, он радовался отдыху. Медленно, как все здесь, шел по земляному полу, вершка на три покрытому мягкой пылью, к выходу.
Он будто оторопел, и ему жаль было своей прежней жизни на мельнице, мерещились фунтовые язи, которых удил под плотиной. Скоро он выделил нескольких человек в цехе, к которым остальные относились особенно, с уважением. Они не пили, не сквернословили, и их, кажется, побаивался мастер — скорый на расправу. Среди них были Ипатов и Гостев.
В тот день, возвращаясь после смены, Панька возле дома Гостева увидел толпу.
— Все ищут чего-то, — говорила женщина с ведрами на коромысле.
— Шныряют, пропасти на них нет, — отозвалась Другая.
— На полати полез, черт бесстыжий, — конопатая девка в цветастом платке заглядывала в окно.
Михаил Гостев мигнул Паньке: подожди. Вскоре какой-то мальчишка сунул ему сверток и убежал. Панька отошел и в переулке поглядел — книги. Решил зайти к Ипатовым — дядя Ваня скажет, что делать. Только во двор, а за ним — полицейские. Растерялся, забежал в избу, крикнул: «Идут!» — и кинул книги на пол. Иван Федорович успел поднять их и сунуть под подушку. Теперь Панька стоял, опустив голову.
Вернувшись с чердака, околоточный Вавила и другой полицейский допрашивали Паньку, но тот ничего не мог сказать.
— Подручный, — сказал Иван Федорович, — недавно из деревни, заводских
Наблюдавший с лавки полицейский подошел, поднял подушку:
— Ага, голубчик, попался? — потряс книгами, — от меня, братец, и блоха не ускочит!
Вавила с укором поглядел на Ипатова: пей, мол, после этого с вами водку, ешь пироги.
Второй полицейский достал карандаш и приготовился писать.
— Твои книжки? — спросил просто потому, что должен был спросить.
Ванюшка поглядывал на полицейских и думал, как выручить отца. Такой же случай был на рождество, года три назад. Вечером ждали отца. Резали кружочками картошку, пекли на раскаленной железной печке и ели, соблюдая очередность. Иван Федорович недавно вышел из тюрьмы, куда попал за организацию забастовки, и не мог устроиться на работу. Перебивались тем, что Мария Петровна получала от доктора Пономарева, обстирывая его семью, да сколько могли, помогали товарищи. Всякий раз, когда Иван Федорович задерживался, дома волновались и не садились без него за стол.
Наконец дверь отворилась, хлынули клубы холода, вошел Иван Федорович. Он достал из-под полы длинный сверток и положил за печку. Пока умывался, а мать собирала на стол, Ванюшка заглянул в сверток. Там были револьвер, полицейская шашка и кинжал в ножнах. Потирая руки, отец сообщил, что устроился агентом по распространению швейных машин «Зингер». Деньги небольшие, зато можно зайти в любой дом без подозрения.
Едва покончили с ужином, навернулась полиция: четыре стражника с винтовками и полицейский с шашкой.
— Обыск? — Иван Федорович встал навстречу.
— Подождем, пока приедет начальство.
— Какое?
— Господин жандарм, — ответил полицейский и ушел ставить караул.
Двое встали у двери. Вернувшись, полицейский одному из них велел остаться на кухне, с другим сел на лавку.
— Почему с вами нет Вавилы Кузьмича? — спросила Мария Петровна.
— В другой наряд попал, — ответил тот, что сидел на кухне.
Значит, по всему городу обыски.
— Всю ночь будете сидеть? — спросил Иван Федорович.
— Надо будет, будем сидеть, — неохотно ответил полицейский и предупредил: — В разговор со стражей не вступать.
Караул менялся через полчаса. Два стражника не спеша выходили из комнаты, двое влетали в нее, топали ногами, дышали в кулаки, оттирали носы и щеки. Через два часа выстудили дом так, что уже сами не могли согреться.
Сестренки на кровати дрожали от холода. Витю Мария Петровна, запахнув в телогрейку, носила по комнате. Иван Федорович сидел на кровати и, казалось, дремал. Но так только казалось. Мария Петровна тоже поглядывала на темное пятно у вывода трубы. Когда слишком нагревались железная печка и железный коленчатый вывод, на потолке, из сосновых досок, вытапливалась сера. Родители переглянулись. И Ванюшка понял вдруг, что они решили подпалить дом, чтобы в возникшей панике убрать оружие.