В семнадцать мальчишеских лет

Буньков Семен Иванович

У Шурки дело двигалось туго, зато брат ее преуспевал. За несколько вечеров он одолел буквы, научился складывать в слоги и раскладывать слова. Целыми днями он мысленно был занят этим, ему всюду мерещились буквы: в столбе с перекладиной «Т», вилы казались буквой «Ш», Демьяновна походила на «Ф», стропила на «А».

— Кы-о-сы-о-ты-у-ры… Плывем к берегу, хватит, — он торопил Ванюшку.

Дома Рыжий разносил Шурку:

— Носом-то огород рыла? Вымойся да причешись, и чтоб я тебя

больше растрепой не видел! Что рожу воротишь? Знаешь, кто я теперь?

— Знаю, — Шурка виновато моргала.

— Вон уж Иван идет. Где тетрадка? Опять не приготовила? Я тебе оборву космы-то, дождешься.

Перелом

Мама, в грядущих событиях все может случиться. Мы встали на боевой путь революции, мы солдаты! Если что случится, наши товарищи будут тебе сыновьями.

Из письма Аркадия Араловца матери

Стычки с эсерами продолжались всю осень. Эсеры, чувствуя, что народ от них уходит, решили угрожать силой, создали дружину и штаб. Большевики организовали Красную гвардию, из Петрограда привезли оружие.

В уезде было беспокойно. Виталий Ковшов в деревнях создавал отряды. Его сопровождал Аркадий Араловец — преданный друг. Сам из деревни, он знал настроение и нужды мужиков и мог убедить их защищать революцию. Целыми днями мотались в седлах по волостям — и праздник, если случалось завернуть к родителям Аркадия, в уют большой интеллигентной семьи. И сколько тогда в доме бывало оживления, милого переполоху. Сколько набивалось людей, какие велись разговоры! Дмитрий Маркович и Валентина Ивановна не только учили тут ребятишек — содержали библиотеку, устраивали спектакли. У сестер Кати и Нины тут подруги, у брата Викторина — друзья…

И вот, подернутое куржаком, повисло над гробом черное полотнище. По нему белым: «Славная память безвременно павшему борцу за социализм». Толпа запрудила площадь и медленно перетекает на Большую Славянскую. Пар от дыхания и торжественно-печальное: «Ты пожил недолго, но честно…» Виталий поддерживает под руку Валентину Ивановну, с другой стороны — Викторин, тут же Катя и Нина…

Одиннадцатого января в штабе Красной гвардии эсер Алексеев из пистолета убил Аркадия и ранил Аникеева. Эсеры вели себя все более нагло. Решено было разоружить их. Повели подготовку.

Ванюшка часто бывал в штабе и считался там своим человеком. В день, когда усилилось дежурство, он понял — должно произойти нечто серьезное. Вечером к отцу пришел Степан Желнин, прозванный за могучее сложение Ермаком. Из обрывков разговора Ванюшка понял, что необычайное должно произойти

ночью.

Проводив Желнина, Иван Федорович долго ходил взад-вперед по комнате и что-то обдумывал. Потом затянул ремень поверх старого полушубка, сунул в карман револьвер, нахлобучил шапку и вышел.

Ванюшка свистом вызвал Шляхтина. Тот предложил посмотреть обстановку на месте.

И друзья побежали вниз по ночной улице. Под ногами хрустел пористый, схваченный легким морозцем снег. В доме горного начальника, где размещался эсеровский штаб, окна второго этажа ярко светились. Друзья пробежали мимо колокольни к техническому училищу, своему штабу — в окнах света не было. Ванюшка дернул дверь. Дежурил Сухоев, рабочий из машстроя.

— Чего тебе не спится? — спросил он.

— Отец велел прийти, ну мы с Витькой…

— Эва, хватился! Да они уж в Кислом логу давно.

Ванюшка скосил глаз, — в пирамиде осталось несколько винтовок, сказал:

— А в доме горного свет.

— Заседают, — отозвался Сухоев. — Значит, не знают умыслу, а то бы шум подняли.

Ванюшка насторожился:

— Слышите?

— Что?

— Звонит кто-то.

— Ага, — кивнул Рыжий.

— Телефон, — и Сухоев пошел на второй этаж.

Как только он скрылся, Ванюшка выставил в тамбур две винтовки.

— Не дождался, видно, повесил трубку, — дежурный вернулся.

— Счастливо оставаться, — Ванюшка заторопился.

Прихватили винтовки — и бегом через дорогу. Вдоль пруда, по Береговой Демидовке пробирались к Кислому логу. Взлаивали собаки из подворотен. Город спал.

В Кислом логу огоньки самокруток. Ванюшка с Рыжим подкрались незаметно, но нарвались на Ковшова.

— Ипатов? — удивился он.

— Я, — отозвался невдалеке Иван Федорович.

Из темноты показался отец.

— Я и не знал, товарищ Ипатов, что вы тут оба, — сказал Ковшов.

— Я и сам не знал. Как ты попал сюда? — удивился Иван Федорович.

— Как и все.

— А винтовку где взял?

— В штабе.

— Сухоев дал?

— Нет… мы…

— Украл? Товарищ Ковшов, что с ним делать?

— Мне красногвардейский билет надо, — Ванюшка перешел в наступление.

— Я тебе дам билет, — рассердился Иван Федорович.

— Говорили, — Ванюшка обернулся к Ковшову, — что рабочая молодежь не должна плестись в обозе революции. Говорили?

— Поймал ты меня, — усмехнулся Ковшов.

— Значит, только агитировать можно, а билет нельзя?

— Отец против, а ведь он член штаба. Или в виде исключения примем его в Красную гвардию, а, Иван Федорович?

Тот махнул рукой:

— Все равно не удержишь.