В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Гамсун Кнут

Мн посылается приказаніе отъ имени директора снять шляпу. Я гляжу въ ту сторону, гд сидитъ татаринъ, отдающій мн такое приказаніе, — я вижу того самаго человка, который такъ нагло надулъ меня эмиромъ бухарскимъ. Когда я обращаю къ нему свои взоры, то онъ даетъ мн понять посредствомъ отчаянныхъ жестовъ и гримасъ, что я долженъ обнажить голову.

Тутъ мн вдругъ начинаетъ казаться, что надменный татаринъ не иметъ никакого права длать мн дальнйшія замчанія, наоборотъ, во мн съ новой силой просыпается желаніе проучить его. Помимо того, я видлъ тотчасъ же при вход въ банкъ множество татаръ, грузинъ и русскихъ офицеровъ, сидвшихъ съ покрытой головой; почему же я долженъ былъ снять шляпу? Чтобы заставить директора подойти ко мн, я весьма насмшливо снимаю шляпу, низко кланяюсь и затмъ вновь надваю ее. Кром того, я еще раза два отдаю ему поклонъ чуть не до земли, чтобы отмтить мое глубокое почтеніе. Служащіе кругомъ начинаютъ пересмиваться и директоръ стремительно поднялся со

своего стула и направился ко мн. Разв я не видлъ, что у него въ карман есть револьверъ? Подобному человку я осмливался сопротивляться? Однако, уже подходя ко мн, онъ понемножку терялъ свою увренность, а когда подошелъ совсмъ близко, то сказалъ мн весьма любезно, что здсь заведено снимать шляпу при вход въ домъ. На это онъ до извстной степени имлъ право, и разъ онъ ставилъ вопросъ на эту почву, у меня пропадало желаніе проучить его, а втайн я даже радовался, что могу отказаться отъ этого. Но я сказалъ ему, что я вовсе не нуждаюсь въ его урокахъ, здсь онъ къ моимъ услугамъ, я оказалъ ему честь, взявши аккредитивъ на его дрянной банкъ. Въ конц-концовъ, онъ совсмъ смягчился и попросилъ меня садиться.

Ахъ ты, татаринъ! Ему, вроятно, хотлось продлить свою шутку надъ «англичаниномъ». Когда же шутка не удалась, онъ тотчасъ же сдался на капитуляцію. Онъ даже не полагался на силу своего револьвера, вещички, которой въ Европ платятъ дань уваженія; онъ сдался безпрекословно. Его чувство собственнаго превосходства не было, такимъ образомъ, врожденнымъ, а только заученнымъ, навязаннымъ; то была просто европейская деморализація. Очень вроятно, что онъ научился въ какой-нибудь европейской банкирской контор держать себя въ банк надменно и чопорно. Банкъ — не лавка: долой шляпу. Вотъ всть, откуда первоначально появилась эта важность; вроятне всего, вслдствіе преклоненія передъ золотомъ и деньгами. Входя въ банкъ, обыкновенно прочитаешь впередъ вс вывски надъ окошечками, чтобы знать, куда нужно обратиться. Однако, подойдя къ нужному окошку, почти непремнно услышишь, что нужно обратиться къ окошку «какъ разъ напротивъ»; тогда-то предстоитъ задача разыскать между всми окошками «какъ разъ напротивъ» именно то, въ которомъ нуждаешься. Отдаешь, наконецъ, свою милую маленькую бумажку, свой чекъ, который долженъ бы вызвать уваженіе, его заносятъ въ книги и отсылаютъ васъ ко второму и третьему окошку, гд его снова заносятъ въ книги, что-то записываютъ, а въ конц-концовъ, кліентъ долженъ самъ отыскать то отдленіе, гд онъ будетъ, наконецъ, имть счастье получить свои деньги. Среди всхъ этихъ важныхъ особъ и сановниковъ кліентъ чувствуетъ себя, совершенно, какъ проситель; уже у перваго окошечка, откуда его посылаютъ къ окошечку «какъ разъ напротивъ», онъ замчаетъ по тону, какъ много онъ причиняетъ затрудненій. И при всемъ этомъ вся эта процедура тянется съ такой убійственной медленностью, какъ ни въ одномъ другомъ, подобномъ ему, торговомъ дл.

Насколько было бы пріятне смотрть на банкъ, какъ на лавку, гд совершается купля и продажа! Если бы служащіе въ банк были просто приказчиками, конторщиками, какъ въ другихъ лавкахъ! Но осмлься-ка только кто-либо предложить подобную вещь! Что, если бы банки хоть немножко поучились бы у почтоваго вдомства? Почтовое вдомство иметъ дло съ суммами и цнностями, въ тысячу разъ большими, чмъ банки, однако не творитъ столькихъ глупостей. Пишешь свое имя на бумажк, отдаешь записочку и получаешь свое денежное письмо.

Я не знаю боле пріятнаго и легкаго способа получать деньги, какъ по почт. Деньги эти приходятъ рано поутру, раньше еще, чмъ встанешь съ постели, он пробуждаютъ насъ отъ сна, словно сваливаются съ неба. И вс непріятныя ночныя сновиднія, въ род того, что явились описывать вашу мебель, исчезаютъ, какъ дымъ.

Мы цлыми часами бродимъ по Тифлису, идемъ въ азіатскій кварталъ и глаземъ на мастеровъ по металлу, на ковры и на людей въ чалмахъ. Время летитъ. Когда я наконецъ, прихожу въ почтовую контору, чтобы отослать консулу Хагелину его сто рублей, то уже слишкомъ поздно. Отдленіе, гд принимаютъ денежныя письма, закрыто. Мы снова получили такимъ образомъ отличный предлогъ постить еще разъ нашъ азіатскій кварталъ.

Вечеромъ, однако, мы пришли къ убжденію, что еще не можемъ со спокойнымъ сердцемъ покинуть Кавказъ. Мы были теперь снова въ Тифлис, нужно же было посмотрть также и западныя страны: Грузію, Гурію. — На другой день, посл полудня, мы уже сидли въ позд, отправлявшемся въ Батумъ, на Черномъ мор.

XVIII

Нельзя сказать, чтобы можно было хорошо разсмотрть страну изъ окошка вагона. Если бы было у насъ время и деньги, то мы сдлали бы это путешествіе на лошадяхъ съ большими уклоненіями въ сторону, по боковымъ долинамъ. Теперь же мы были вынуждены любоваться на ландшафты, по которымъ проносились, изъ окошка вагоннаго купэ, и наблюдать лишь людей, путешествующихъ съ нами вмст, во всякомъ случа — этого было даже боле, чмъ достаточно. Мы демъ часъ за часомъ, и мстность кругомъ пустынна; однако, мало-по-малу она мняется, и, въ конц-концовъ, мы демъ по одной изъ роскошнйшихъ мстностей Кавказа. Растительность

такъ богата, какъ я нигд не видывалъ. Лса кажутся непроходимыми, а когда мы останавливаемся на одной станціи и можемъ лучше разглядть, то длаемъ открытіе, что они вс обвиты вьющимися растеніями. Здсь растутъ каштаны, грецкіе орхи и дубы, мелколсье состоитъ изъ кустовъ оршника. Между лсами разстилаются равнины, засаженныя кукурузою, виноградомъ и всякими фруктовыми деревьями, все это стоитъ и зретъ на солнц, растетъ и поспваетъ на стебляхъ, пахнетъ яблоками. Мы смотримъ изъ окна на несравненную, Богомъ благословенную страну, — она такъ богата и прекрасна, и намъ суждено было увидть ее. Луна взошла еще ране захода солнца, проглянули цлые рои звздъ, и поздъ скользитъ надъ землей, весь облитый серебрянымъ сіяніемъ.

Мы видимъ теперь лишь смутныя очертанія, но и очертанія прекрасны. Силуэты холмовъ, горъ и долинъ проносятся передъ нами. Здсь и тамъ мерцаетъ въ деревушк огонекъ, похожій на каплю крови въ этомъ мор бловатаго сіянія. Тихъ и тепелъ длинный вечеръ, тиха и тепла ночь.

Повидимому, здсь выпадаетъ обильная роса, перчатки мои прилипаютъ къ рукамъ, а моя желтая шелковая куртка темнетъ отъ сырости. Лихорадка гонитъ меня съ площадки.

Но въ скучномъ купэ едва можно сидть, кром того, освщеніе плохо, а старая газета все еще является моимъ единственнымъ чтеніемъ. Я стараюсь убитъ время тмъ, что стараюсь вновь завести мои часы, которые остановились. Меня, впрочемъ, не удивляетъ, что они, наконецъ, устали, потому что я безпрестанно долженъ былъ переставлять ихъ то впередъ, то назадъ, въ теченіе этихъ послднихъ недль. Въ Петербург свое время, а въ Москв свое; когда мы перехали черезъ Донъ, время измнилось снова, а во Владикавказ пришлось подвинуть часы на цлые полчаса впередъ. Оттуда черезъ горы до Тифлиса время мнялось каждый день; въ самомъ же Тифлис, пока мы тамъ были, имли мы точно обозначенное время. Но едва пріхали мы въ Баку, какъ вс бакинцы стали подсмиваться надъ нашимъ бднымъ тифлисскимъ временемъ и заставили насъ поставить часы, согласно ихъ времени. Когда же мы снова вернулись въ Тифлисъ, то бакинское время оказалось непригоднымъ относительно часовъ обда и отхода поздовъ. Часы мои до сихъ поръ выносили все; наконецъ, остановились. Собственно говоря, было почти забавно видть такую самостоятельность посл того, какъ я такъ долго водилъ ихъ за носъ.

Промучившись съ часами битый часъ и немножко разобравъ ихъ, я не могъ вновь собрать ихъ за неимніемъ нужныхъ инструментовъ, а потому уложилъ все, и собранное и разобранное, въ свой бумажникъ. Потомъ я прошелъ въ третій классъ, помщавшійся въ конц позда. Здсь вс еще были на ногахъ; вдь жители Кавказа не спятъ. Я ищу себ мстечко, словно я тутъ дома, и два имеретина сдвигаются немного, чтобы дать мн ссть. Я предлагаю имъ въ знакъ благодарности сигары, и они съ благодарностью принимаютъ ихъ; къ сожалнію, у меня больше нтъ сигаръ, и мн нечего дать тмъ, что сидятъ напротивъ.

Здсь, безспорно, множество клоповъ; но все же при такомъ бдствіи лучше сидть, чмъ спать, и я курю, съ наслажденіемъ наблюдая за своими спутниками. Это, повидимому, все бдняки, но вс, по обычаю черкесовъ, снабжены оружіемъ и всми принадлежностями. Человка два убрались вышитыми головными платками, чмъ-то въ род полотенецъ, завязанныхъ лентой на затылк. Они были красивы. Женщинъ здсь не было.!

Черезъ нсколько времени мн все же стало скучно, потому что я не единаго словечка не разумлъ изъ того, что говорилось; а такъ какъ здсь не было ни музыки, ни пнія, то я всталъ и пошелъ въ ближайшій вагонъ. Здсь сидли и спали два персіянина; остальные бодрствовали и болтали потихоньку между собой. На одномъ сидньи лежитъ между прочимъ багажомъ балалайка, и я прошу сидящихъ по-ближе сыграть что-нибудь, но они не отвчаютъ. Они глядятъ непривтливо, словно знаютъ, что у меня нтъ больше сигаръ. Тогда я ухожу.

Такъ странствую я большую часть ночи изъ вагона въ вагонъ, а когда поздъ останавливается, то спрыгиваю и забавляюсь тмъ, что примшиваюсь къ толп людей на станціи. Лихорадка снова терзаетъ меня, и я прекрасно знаю, что даю ей обильную пищу своими безразсудными ночными странствованіями, но я не могъ бы унять ее и въ томъ случа, если бы легъ спать, т.-е. уступилъ бы ей, а потому я предпочитаю оставаться на ногахъ, — это доставляетъ мн больше удовольствія. Въ конц-концовъ, однако, я услся въ свое купэ и проспалъ немного. Я имлъ счастье проснуться какъ разъ, когда начало свтать и увидлъ, что снова перенесся въ страну сказочныхъ сновидній. Мы находимся нсколько выше въ горахъ и спускаемся теперь внизъ, среди обильныхъ плодородныхъ равнинъ. Плодовыя деревья и виноградъ въ дикомъ состояніи, лса кишатъ множествомъ птицъ.

Становится свтле; вскор показывается на горизонт солнце, въ тотъ же мигъ локомотивъ пронзительно свиститъ, мы длаемъ поворотъ, я свшиваюсь съ площадки и смотрю, какъ работаютъ блестящія части машины; мн кажется, что я подымаюсь въ высь и лечу, — такъ все величественно и гордо кругомъ; локомотивъ, шумя и свистя, непобдимо проникаетъ въ глубину горъ, словно нкое божество

Скоро мы у цли. Внизу, направо, видимъ мы море, Черное море.

XIX