В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
— Я отвечаю за жизнь заключенных! — продолжал выкрикивать начальник конвоя. — Сдам в Иркутске, тогда делайте, что хотите. А сейчас расстреливать людей не дам!
От вагона контрразведки отделились два офицера. Взяв начальника конвоя под руки, отошли с ним в сторону, убеждая его в необходимости расправы.
— Не согласен! Приедем в Иркутск, там — ваше дело! — упорствовал тот. — Не с вас спросят, а с меня! Снять пулемет с крыши, загнать заключенных в вагоны! — распорядился начальник конвоя. Солдаты, развязывая на ходу арестованных, вталкивали их обратно в вагоны.
В
Контрразведчики открыли с тормозных площадок по заключенным огонь. В вагонах поднялась суматоха: люди прыгали с нар, валились друг на друга, слышались крики, стоны раненых, и на полу уже лежало несколько человек убитых. Поезд постепенно набирал скорость. Стрельба не прекращалась. Вокруг лежавшего Новгородцева образовалась куча тел, по которым из-за тонкой перегородки вагонов по-прежнему сыпались пули.
Через полчаса стрельба прекратилась. Поезд остановился. Заскрипели дверные ролики, и в вагон просунулась голова контрразведчика.
— Есть живые? На тесноту теперь жаловаться не придется! — злорадно произнес он и скомандовал: — Выбрасывай убитых!
В вагоне слышались стоны раненых. Кто-то, схватившись за голову, качаясь в углу, как маятник, кричал надрывно:
— Воды! Воды!
На приказ контрразведчика никто не отозвался. В суровом молчании было столько ненависти, что контрразведчик поспешно задвинул дверь, с опаской отошел от вагона.
Во время стоянки на станции Ново-Николаевск [18] в вагон Михаила заскочил здоровенный детина в широчайших брюках с красными лампасами. Свирепо вращая белками глаз, он гаркнул:
— Кто меня знает? Кто был со мной на Карпатах? Ага, нет таких, изменники! Нужно родину защищать, а вы по тюрьмам пошли! — Взмахнув толстой плетью со свинцовым наконечником, он остервенело стал избивать заключенных.
Удар нагайки пришелся Новгородцеву по плечу. Присев на корточки, Михаил схватил колчаковца за лампасы и сильным рывком выбросил из вагона. Очнувшись, тот поднялся на ноги и, погрозив плетью, направился к соседней теплушке.
18
Ново-Николаевск — теперь Новосибирск.
На восьмые сутки «поезд смерти» пришел в Иркутск. Из трехсот шестидесяти заключенных осталась в живых половина. Люди были похожи на скелеты. Опухшие от голода, измученные, многие вышли из вагонов с помощью товарищей.
Едва успели построиться в колонну, как сопровождающий офицер обратился с речью к толпе зевак:
— Господа! Посмотрите на этих людей, — рука колчаковца протянулась к заключенным. — Это красноармейцы, взятые нами в плен во время боев. Вы видите, что совдепия умирает с голода, фронт красных трещит по швам. Эти люди — прямое доказательство. Советам приходит
— Неправда! — Михаил Новгородцев задыхался от гнева. Собрав остатки сил, выкрикнул страстно: — Советская Армия бьет колчаковцев, как бешеных собак! Скоро, скоро настанет час, когда вас выбросят из Иркутска, Сибири, Приморья! Сбросят в помойную яму, как ветошь. — Ослабев, Новгородцев упал на руки товарищей.
Разъяренные буржуа из толпы накинулись на заключенных, избивая их чем попало.
Потерявшего сознание Михаила Новгородцева привезли в иркутскую тюрьму на телеге.
ГЛАВА 30
В холодное, пасмурное утро заключенных погнали к железнодорожной станции для погрузки в вагоны. Избитый накануне белогвардейцами Михаил Новгородцев с трудом передвигал ноги, обутые в старые галоши. Со стороны Ангары дул пронизывающий ветер. Арестованные шли тесными рядами, зябко кутаясь в пиджаки и рваные ватники. На одной из улиц, ведущих к станции, Михаилу пришлось идти по луже, покрытой тонкой коркой льда. Галоши слетели с ног. Вытаскивая их из грязи, Новгородцев нарушил ряды. К нему подскочил конвоир и занес шашку над головой. Михаил бросился под ноги колчаковца. Клинок пролетел мимо головы. Новгородцев почувствовал лишь удар кулака, в котором была зажата рукоятка. Белогвардеец разразился площадной руганью и, пнув лежавшего сапогом, выкрикнул яростно: — Иди, сволочь, на место!
Босой Михаил по замерзшей земле едва доплелся до станции.
Заключенных загнали в товарные вагоны, забили наглухо двери.
На третьи сутки прибыли в Читу. Через маленькое оконце, заделанное с двух сторон железной решеткой, заключенные могли видеть молчаливо стоявших часовых.
Начал брезжить мутный рассвет. Припав к оконцу, Михаил спросил подошедшего к вагону белогвардейца.
— Что нас ждет?
— Красивая смерть, — ответил тот с усмешкой.
Новгородцев отошел от оконца, опустился на нары.
В вагоне стояла гнетущая тишина. Каждый мысленно прощался с близкими. Говорить не хотелось, но и молчать было тяжело.
Первым подал голос Федор Клюшин.
— У нас, наверное, уже отмолотились. Народ, поди, на рыбалку в Тургай собирается…
— А хорошо бы, братцы, с бреднем по Ую побродить, — заметил старик Ковальский и тяжело вздохнул.
— Похоже, отрыбачили, — отозвался кто-то.
Михаил подошел к Петру. Старший Новгородцев лежал на нарах, плотно закутавшись в тюремное одеяло.
— Знобит?
Тот молча кивнул. Заболел он еще в Челябинске. В Иркутск его отправили из тюремной больницы вместе с группой усть-уйских большевиков. Частые побои, недоедание, подточили когда-то могучий организм, у Петра появились признаки туберкулеза. Заостренный нос, глубоко ввалившиеся глаза, острые лопатки, которые покрывала грязная рубаха, заставили Михаила невольно сжать кулаки:
— Гады, до чего довели человека!
Больной положил руку на плечо брата.
— При первой возможности беги, а я… — Петр выдержал короткую паузу и тихо закончил: — Отлежусь как-нибудь.