В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
В полдень началась высадка.
— Стройся по двое! — раздалась команда. Со стороны станции, пересекая пути к эшелону, шли три офицера.
— Смирр-на!
Шагая вдоль нестройных рядов измученных людей, офицеры брезгливо окидывали их взглядом.
— Это что за чучело? — показывая на Петра, с трудом стоявшего на ногах, спросил контрразведчик с нашивками капитана.
— Больной, — ответил конвойный офицер.
— Сейчас ему пропишем микстуру, — отступив от рядов, капитан крикнул: — Эй вы, слушайте! На каждого арестованного у нас имеются документы. Если кто
Заключенные приглушенно заговорили:
— Не сознавайся, ребята. Документов у них нет. Берут на удочку.
— Не лучше ли сказать правду? Покорную голову меч не сечет.
Начался допрос.
Первым выступил из шеренги Клюшин.
— Большевик?
— Да, — ответил тот твердо.
— Какие должности занимал в октябрьские дни 1917 года?
— Был командиром рабоче-крестьянской дружины.
Офицер круто повернулся к конвоиру.
— Отвести в третью группу! — показывая на Клюшина, сказал он многозначительно. — Ну-с, а ты, старик, как попал сюда? — Вопрос относился к Ковальскому.
— Я член коммунистической партии большевиков. Работал в волкоме, — с достоинством ответил Ковальский.
— Понятно. В третью! — кивнул контрразведчик.
Очередь дошла до Михаила.
— Большевик?
— Да, — Новгородцев смело посмотрел в глаза колчаковцу.
— Казак?
— Троицкого округа станицы Усть-Уйской Оренбургского казачьего войска.
— С немцами воевал?
— Да. Имею георгиевские кресты за храбрость.
— Георгиевский кавалер и вдруг переметнулся к большевикам? Не понимаю, — пожал плечами капитан. — Запишите во вторую, — приказал он. — А этого… — указательный палец уставился на старшего Новгородцева: — в первую. Он и так сдохнет.
Вместе с Михаилом во вторую группу попали Ковиков из станицы Миасской и большевики из Долгодеревенской.
Слышались отрывистые слова команды: «В первую, вторую, третью».
Что это означало, никто не знал.
Окружив каждую группу конвоем, этапников повели во двор офицерского клуба.
Продрогшие на ветру заключенные тесно жались друг к другу.
В дверях показался офицер с бумагой в руках. Лица людей вытянулись. В свежем воздухе четко прозвучали слова:
— Первая группа пойдет на работу; вторая будет взята под особый контроль. Третью группу — расстрелять!
Михаил сделал попытку пробиться к Клюшину и Ковальскому, но удар прикладом заставил его попятиться.
— Товарищи станишники! — выкрикнул страстно Клюшин. — Будете живы, бейте гадов до конца!
Кто-то высоко и страстно начал:
Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов!..Величавые звуки гимна понеслись над улицами города.
— Прекратить! — выскочивший из клуба капитан выхватил из кобуры револьвер.
Заключенные, взявшись за руки, продолжали петь:
…Кипит наш разум возмущенный И— Готов-сь! — стараясь заглушить голоса, яростно выкрикнул офицер. Конвойные вскинули ружья.
— Огонь по третьей группе!
Раздался залп.
Под дулами винтовок, под ругань разъяренных семеновцев первая и вторая группа заключенных оставили страшный двор офицерского клуба и хмуро зашагали к баракам войскового хозяйственного управления.
Прошла томительная ночь. Никто не спал. Михаил ворочался на нарах, прислушиваясь к бессвязному бормотанью сонных. Плошки чадили.
«Бежать? У дверей часовой, за стеной барака — стража и высокая в несколько рядов колючая проволока».
Перед рассветом Михаил забылся, но скоро проснулся от холода. Кто-то стонал. Полумрак и смрад. В углу дико вскрикнул один из заключенных и забился в припадке. В бараке поднялся шум. Несколько человек соскочили с нар.
— По местам! — гаркнул часовой свирепо и щелкнул затвором винтовки. Заключенные неохотно улеглись на нары. Затих и припадочный.
Через оконную решетку было видно, как пелена тумана, медленно поднимаясь вверх, обнажала заросший бурьяном двор и низкие, сколоченные из досок бараки.
ГЛАВА 31
Прошла неделя, вторая… месяц, два…
Семеновцы следили за каждым шагом политических заключенных. Часть их отправили на станцию Байкал. Морозной ночью состав был загнан в тупик. Люди не спали. Накануне возникли упорные слухи, что эшелон с заключенными будет спущен в озеро. Обреченные волновались.
— Нет, мешкать нельзя. Бежать, пока не поздно. Но как?
В тупике, где стояли вагоны, с одной стороны — высокие отполированные ветрами скалы, с другой — часовые, за железнодорожными путями — крутой берег Байкала. Двери закрыты снаружи. Попытаться прорезать пол? Но чем?
Михаил подошел к брату. Старший Новгородцев лежал в углу нижних нар и, казалось, спал.
— Ну, что?
— Бежать надо, — ответил Михаил тихо.
— С Григорием говорил? — Петр с трудом приподнялся на локте, и сразу же закашлялся, отхаркивая кровь. — У Якова напильник. Потолкуй с остальными ребятами. А я — пропащий человек… — Петр тяжело вздохнул.
— Мы поможем.
Старший Новгородцев с грустью покачал головой:
— Нет, обузой вам не буду. Удастся вернуться домой, не забудь мою семью, — Петр опустился на нары и устало закрыл глаза.
Михаил окликнул Гришу Рахманцева, сидевшего на верхних нарах.
Тот спрыгнул на пол.
— Как думаешь насчет побега? — спросил Новгородцев.
— А что думать? Нашлись бы товарищи.
— Найдутся…
Бежать согласились шесть человек.
Работали попеременно. Отверстие пола было уже достаточно широко, чтобы через него пролез человек. Михаил подошел к маленькому оконцу и посмотрел через железные прутья. На путях мерно пыхтел маневровый паровоз, из его трубы вылетали искры. Резкий, пронизывающий ветер дул в щели вагона и гремел оторванным листом железной обшивки крыши. Безлюдье, холод, мрак.