В сумерках веры
Шрифт:
Ему явно хватало физического труда в общине.
Тем временем, сам заключённый старался сконцентрировать свой взгляд на чём-то одном, чтобы хоть немного скрыть страх. Однако у него плохо получалось и голубые глаза время от времени перескакивали на моё лицо, выдавая животный ужас.
— Ты помнишь меня? — Мой голос эхом отразился от узких стен, приобретая инфернальные нотки.
— Д-да… — Сдавленно прохрипел заключенный после коротких размышлений.
— Тогда ты представляешь, что с тобой будет, — медленно произнес я, позволяя
К тому моменту, как я задал вопрос, глаза заключённого наполнились слезами, а лицо скривилось в гримасе страдания.
— Да, только в него!
— Тогда в твоих интересах ответить на мои вопросы, — я принял из рук Себастьяна инфопланшет и несколько минут разглядывал его корпус, наслаждаясь почти осязаемым страхом, заполнявшим допрашиваемого.
— Я расскажу всё, что знаю, господин! Всё, что знаю! — Завизжал культист, будто опасаясь, что я могу передумать и лишить его быстрой смерти.
Но я лишь довольно кивнул и начал допрос.
***
Быстро опустившиеся сумерки пригнали к Санктинусу тяжёлые облака, разразившиеся вьюгой. Если утром снежное крошево быстро таяло на оживлённых парадом улицах, то теперь снега было достаточно, чтобы укрыть покровом даже злополучный проспект.
Собрав все возможные сведения, мы с Себастьяном направились обратно в соборный район. Пока флаер стремительно нёсся в ночи, утягивая за собой снежные хлопья, я перечитывал собранные показания и сверял их с отчётом, присланным маршалом перед нашим отъездом.
К сожалению, вырисовывалась крайне неприятная картина. «Сыновья Горя» действительно были отщепенцами, но вполне легальным культом, который лишь год назад начал страдать от нехватки урожая из-за проблем с соседями. Аграрные угодья постепенно объединялись под рукой более богатых дворян, давивших на более мелких фермеров, что приближало рождение монополии на сельскую деятельность.
Конечно, эта аграрная «война» продлится ещё не одно столетие, но некоторые толчки уже приводят к соответствующей реакции. Остается надеяться, что кардинал окажется достаточно прозорлив, чтобы наказать того магната, чья бездумная жажда наживы чуть не лишила Валон-Урр правителя.
Сами же «Сыновья» оказались расколоты из-за последней воли своего старосты и, когда первые челноки арбитров приземлились на холмах Горя, их встретили смиренные граждане, не оказывающие никакого сопротивления.
Впрочем, судьи не стали особо любезничать с подозреваемыми, а потому хорошенько отделали тех, кто выглядел достаточно опасным.
Те же из культистов, кто отважился на покушение, оказались «обезумевшими от отчаяния». Не ставшие мириться с голодом, унёсшим несколько десятков детей. В общем, обычная слезливая история, которых на просторах Империума столько же, сколько и миров под
В течение нескольких часов судьи переворачивали дома и погреба общины, пока не убедились, что те действительно не врут. В качестве острастки вместе с блюстителями Лекса прибыли и несколько священников, искушённых в пыточном мастерстве.
К моменту, как мы с Себастьяном закончили допрос заключённого, маршал получил такие же сведения, отличавшиеся лишь в незначительных деталях. На его вопрос, что делать с общиной, я ответил, что решение должен принимать кардинал.
На моих руках было достаточно крови…
Добравшись до холма Экклезиархии, я сразу связался с Августом:
— Как самочувствие его преосвященства?
— Ох, Иероним, ты бы видел этого упрямого осла! — Начал причитать церемонарий, взволнованно дыша в трубку комм-линка. — Несмотря на все наказы сестёр-госпитальеров, не может усидеть на месте!
— Похоже, он всё ещё ощущает себя молодым, — попытался я пошутить, пока Себастьян сажал флаер. — Где мне его найти?
— Насколько я знаю, он отправился к той девушке из сороритас. Кажется, Мираэль. Она тоже попала в госпиталь.
— Знаю, — печально отозвался я. — Спасибо, Август.
— Да защитит тебя Бог-Император, Иероним.
Транспорт слегка тряхнуло, когда посадочные опоры коснулись оголившегося от жара двигателей рокрита. Ветер мрачно завывал среди шпилей церквей и башен Собора, откуда доносился редкий звон колоколов.
Из медных труб по округе разносились далёкие голоса хора, певшего гимн «Он прижимает нас к груди сияющей Своей». Печальные органные мелодии вместе с ветром неслись по узким улочкам и растворялись в небе над крышами домов. Во многих из них не горели окна.
По пути к госпиталю мы не встретили ни одного прохожего. Вероятно, все люди сейчас собрались на службах, призванных успокоить граждан после чудовищного нападения на их духовного наставника.
В стенах медицинского учреждения тоже царили безлюдность и тишина, нарушаемая лишь словами псалмов, которые пели сёстры в небольшом внутреннем храме.
Как только мы поднялись на нужный этаж, я остановился, прикасаясь к левой руке.
— Что-то не так? — Спросил Себастьян.
— Нет, ничего… — Моё дыхание стало тяжёлым и прерывистым. — Похоже, седативные прекратили свое действие. Иди вперёд, я догоню…
Дознаватель кивнул и медленно зашагал вперёд, оставляя меня неуверенно переставлять ноги вдоль стены. Боль в руке нарастала, заставляя зубы скрипеть, а взор перед глазами начала заволакивать багровая пелена…
…приглушённые на ночь лампы коридоров начали наливаться красным, а пение сестёр сменилось оглушающими воплями раненых и больных. В ноздри ударил отвратительный запах экскрементов, крови и медицинских препаратов.
Фигура Себастьяна скрылась в возникшей из ниоткуда толпе сестёр-госпитальеров, торопливо толкающих каталку с очередным изувеченным гвардейцем.