В суровом Баренцевом

Поляков Гавриил Герасимович

Все восемь эсминцев находились в вооруженном резерве. В том виде, в котором корабли предъявлялись к передаче, принимать их было нельзя — ни один эсминец выйти в море не мог. Вооружение было крайне запущено. Торпедные аппараты проржавели и не разворачивались. Не в лучшем виде оказались и бомбовые устройства. Стволы орудий имели большой расстрел. Без предварительного освобождения от грязи и ржавчины главных и вспомогательных механизмов трудно было оценить их техническое состояние. Котлы на четырех эсминцах требовали смены водогрейных трубок, а главные машины нуждались в переборке и перезаливке подшипников. Даже валы турбин заржавели. Водонепроницаемые переборки

были проницаемы не только для воды, но и для крыс и тараканов, которые расплодились в трубопроводах и арматуре.

Из личных наблюдений и бесед с английскими моряками мы вынесли впечатление, что в британском королевском флоте не принято следить за содержанием техники и вооружения, что корабли здесь работают на износ. Никому не было дела и до того, как расходуются топливо и материалы. Как-то я попросил Честера, минно–артиллерийского офицера, заменить рваный парусиновый мешок для отбора стреляных гильз у «эрликонов». Английский офицер удивился:

— А зачем вам собирать гильзы? Пусть падают прямо за борт.

Пока шла приемка эсминцев, мы невольно сравнивали все с тем, как это делается на наших кораблях, с порядками на нашем флоте. И конечно же, сравнение было не в пользу союзников.

На «Ричмонде», как и на других принимаемых кораблях, оставалась небольшая сдаточная команда. Это привело к некоторому «перенаселению» корабля. Нужно сказать, что хозяева, как истые джентльмены, предоставили нам необходимые жилые помещения — кубрики и каюты. Правда, те же «джентльмены» назначили к нам офицером связи белоэмигранта лейтенанта Грима (в прошлом Громова). Когда-то родители Громова имели рудники на Украине.

На «Жестком» офицером связи был лейтенант Коттон (он же Котов) — тоже белоэмигрант. Под стать им были «связисты» и на других кораблях.

Кроме сдаточной военной команды на эсминцах находились и рабочие доков, устранявшие различные дефекты. Наши старшины и краснофлотцы работали рядом с ними.

Несмотря на то что шла война, англичане жили по мирному регламенту. Рабочий день у них начинался в девять и заканчивался в шестнадцать. Кроме того, они устраивали двухчасовой перерыв на обед. Работы продолжались всего несколько часов, но главное было в том, что все остальное время внутренние помещения корабля были заперты. Нам с трудом удавалось уговорить английского старшину или матроса, чтобы тот открыл нужное помещение. Мы не могли работать такими темпами. Изменить распорядок хозяева не соглашались.

Видя все это, мы возмущались. И вовсе не потому, что сами работали по двенадцать часов в сутки и даже больше. Было обидно за свою страну, за свой народ, который терпел неимоверные лишения во имя победы, а здесь наши союзники по войне не только не стремились помочь нам быстрее ввести боевые корабли в строй, но и всяческими проволочками и искусственными задержками тормозили ход работ.

Наиболее трудными оказались первые недели, когда мы занимались тем, что удаляли из трюмов грязь, мусор, очищали ржавчину. Работу обычно начинали рано утром, в половине седьмого, с приходом англичан работали наравне с ними, а когда они уходили, мы снова наводили на корабле порядок, а потом еще учения и тренировки на боевых постах.

Длинный и насыщенный рабочий день требовал четкого планирования, буквально по часам и минутам. Ежедневно в конце рабочего дня старпом на совещании командиров подразделений подводил итоги работы за день, уточнял задания на следующие сутки. Еженедельно проводил совещания командир корабля.

С первых же дней возникли трудности в общении с английскими

специалистами. Английские офицеры–переводчики отказывались работать со старшинами и рядовыми матросами — это было ниже их достоинства. Поэтому мы вынуждены были обходиться своими силами. Частенько можно было встретить краснофлотца с бумажкой в руке, разыскивающего кого-нибудь из команды, кто знает английский язык: на бумажке у него было переписано какое–нибудь наставление или элемент схемы. К сожалению, и технической документации на кораблях было мало.

Выручала русская смекалка. Парторг пятой боевой части Семен Циолковский, например, после отбоя несколько дней подряд спускался в машинное отделение и до поздней ночи копался там в трубопроводах и насосах. Таким образом он в совершенстве изучил масляную систему и вычертил ее на бумаге.

Примеру парторга последовали коммунисты Барма–шов, Бухарин, Абрамов и другие. Вскоре появились схемы электрооборудования, паропроводов и питания котлов, схема водонепроницаемых переборок. Инженеры–механики Борис Дубовов и Николай Никольский проверяли эти чертежи, сводили их в общую схему. Так создавались общекорабельные документы.

В конце мая вице–адмирал Г. И. Левченко, придирчиво осмотрев «Живучий», подвел итог:

— На эсминце начинает чувствоваться дух советского моряка.

Эта оценка скупого на похвалу адмирала ободрила нас.

По мере знакомства с техникой росли наши претензии к англичанам. Это не нравилось сдаточной команде. Случалось, впику нам или по оплошности «хозяева» преподносили какую-нибудь «пилюлю». Одна из них досталась мне во время моего дежурства по кораблю: ночью после стирки белья английские матросы слили мыльную воду в трюм, который только накануне был выкрашен краснофлотцами. Досталось тогда мне от старпома. Трюм пришлось осушать и красить заново.

О медленных темпах ремонта Рябченко поставил в известность командующего округом Ньюкасл контрадмирала Максвелла, когда тот посетил корабль. Англичанин выслушал нашего командира с недовольной миной, однако вынужден был признать справедливость замечаний, тем более что и на других эсминцах дивизиона положение было не лучше.

Хорошо, хоть на линейном корабле «Ройял Соверин» и подводных лодках механизмы и вооружение не требовали таких больших затрат труда. Приемка этих кораблей шла быстрее.

Тем временем, пока шла приемка, пока члены команды осваивали новую технику и вооружение — каждый по своему заведованию, двое краснофлотцев — радиометристы Александр Петров и Евгений Баринов, командированные в Глазго, изучали там в интернациональной школе Радара радиолокационное оборудование. С других кораблей тоже были направлены в эту школу члены экипажа. Советские моряки, прилежные и всегда подтянутые, пользовались особым уважением курсантов, среди которых были представители разных стран — греки, французы, поляки, канадцы, а также симпатиями местного населения. Вспоминая учебу в Глазго, Александр Петрович Петров рассказывал о таком эпизоде. Однажды он с товарищами смотрел в местном кинотеатре фильм «Сестра его дворецкого». Когда Дина Дурбин запела по–русски: «Эх, раз, еще раз...», краснофлотцы, услышав родную речь, дружно зааплодировали. Тут же фильм был остановлен, в зале зажгли свет. Кто-то из англичан громко объявил: «Здесь присутствуют русские моряки!» Многие зрители встали со своих мест и устроили бурную овацию краснофлотцам. А когда фильм закончился, киномеханик спроецировал на белый экран самый кончик ленты, на котором было нацарапано по–русски: «Привет русским морякам!».