В тайге стреляют
Шрифт:
В немногих словах Назарка поведал все известные ему новости.
— Так, так! — поддакивал баасынай с цветастым шарфом на шее. — Значит, хуже зверей красные.
— Ага! Плохо у них. Сказывали, баб на охоту они посылают, мужики лепешки пекут, коров доят. Совсем дураки! — И Назарка презрительно сплюнул.
Дружный раскатистый хохот был ответом на его слова. Назарка обиженно заморгал. Почему смеются, плакать надо!.. Хохотали все бойцы. Смеялся невысокий коренастый якут, растянув рот оладьей, смеялся высокий русский, когда ему перевели слова
Назарка смущенно потупился, неладно что-то, однако, сказал.
— Ничего, мы не дадим им этого делать! А сам ты красных видел?
Назарка отрицательно покачал головой:
— Откуда! У нас в наслеге их еще не было.
Через несколько минут молодой охотник гордо восседал на передних санях и посматривал кругом с таким видом, точно вся эта необозримая тайга была его собственностью, а впереди его ждала не маленькая убогая юртенка, а вместительные хоромы вроде нового дома Павла. Он указывал отряду путь к своему аласу.
Назарка подслушал однажды разговор Цыпунова с отцом. Павел говорил, что скоро к ним придет большой отряд русских, не красных русских, а других. Повстречав обоз и убедившись, что это не красные, подросток решил, что это и есть те самые русские, о которых упоминал Павел. Через час на тесный двор Никифоровых было подвезено несколько возов дров и льда.
По юрте трудно было пройти от набившихся в нее людей. Камелек не успевал пожирать подкидываемые дрова. Сухие лиственничные поленья ярко пылали. По стенам метались косматые тени.
— Товарищи, надо же быть сознательными! — сердился боец, заметив, что его котелок отодвинули в сторону и лед в нем таял медленно.
— Поставьте посудину поближе к огоньку! — просил другой, безуспешно пытаясь пробраться к очагу.
— Успеешь! — отвечали ему. — Спешить надо, когда беляков преследуешь!
— Товарищи, рукавицы сушить по очереди.
— Правильно, замыкающим будешь!
Назарка сидел на низенькой табуретке, прислонившись к покрытой льдом стенке, и покуривал трубочку. От непривычного гула голосов у него кружилась голова. Было приятно видеть бодрое настроение гостей, веселые небритые лица, яркие от мороза, слушать незлобивую перебранку.
— Караулы сменять! — донеслось в приоткрывшуюся дверь.
— Сейчас! Первое отделение — Метелкин, Дутов, собирайтесь.
За столом над бумагой, испещренной кружочками, черточками, извилистыми линиями и другими непонятными значками, склонился низенький якут и, задумавшись, почесывал карандашом в волосах. Лохматые брови у него сдвинулись к переносице, лицо было сосредоточенно, на лбу морщины то проступали резче, то разглаживались; похоже, он был чем-то сильно недоволен и говорил, словно стрелял словами в собеседника. Рядом с ним примостился высокий, тот самый, который не понимал по-якутски. На круглом добродушном лице его щеточками топорщились усы. В уголке рта повисла замусоленная самокрутка. Баасынай стоял рядом. Он все время трогал пальцем левое ухо. Оно было поморожено и распухло. И еще один привалился грудью к столу. Называли его
Назарка пересел поближе, хотел спросить, но постеснялся. Еще посчитают за глупого мальчика. Потом его внимание привлек боец, разбиравший затвор... Назарка смотрел на всех своими узкими, смышлеными глазами.
Мать хлопотала у камелька, устанавливая очередь из котелков. В медном казане с вмятиной на боку бурно клокотала вода. От подсыхающей одежды пахло потом. Кто-то недоглядел, и в рукавице появилась дырка — нанесло паленым.
— Так ты говоришь, отец красных бить пошел? — спросил комиссар, всем телом повернувшись к Назарке.
Тот вынул изо рта трубку, которую смастерил сам, сплюнул и утвердительно кивнул.
— Он в отряде Цыпунова?
— У Павла.
— Ничего себе, обрадовал нас! — полусерьезно произнес командир, низенький якут. Все его называли «товарищ Горохов».
Назарке в словах командира послышался упрек, но чем он вызван, парнишка понять не мог. Встретили людей неплохо. Если мяса нет, так сами давно не ели.
— Охота совсем худая! — оправдываясь, заметил Назарка. — Ничего не упромыслил!
Устроившись прямо на полу, красноармейцы принялись пить чай. Стало немного тише.
— Налей-ка еще, мамаша, баночку!
То один, то другой боец протягивал пустую чашку Марине, разносившей чай. Обжигаясь, сопя и вздыхая, бойцы пили крутой кипяток, заедая мерзлым хлебом, твердым как камень. Оттаять он не успел, лишь корки обгорели и хрустели на зубах. Весомый круг масла разрубили на куски топором и потом уже мельчили ножами.
После чаепития отряд собрался дальше. Бойцы с галдежом расселись по саням, взяли в руки винтовки. Заскрипели полозья. Подводы медленно, словно неохотно, поползли со двора, направляясь к большой дороге. Лишь последние сани еще стояли у юрты.
После всех на мороз вышли товарищ Горохов и комиссар.
— Прощай, Назар! Спасибо за прием... Вот тебе на память!
Комиссар взял Назарку за руку и положил на его ладонь красную пятиконечную звезду.
— Береги ее. Подрастешь, многое поймешь. А сейчас запомни: красные таким, как вы, беднякам добра желают!
— Может, вас до Павла проводить? — предложил Назарка.
— Не стоит! — засмеялся комиссар. — До него мы сами скоро доберемся!.. Видимо, не знает про нас, а то бы не миновать засады!
И уехали. Долго еще в сгущающихся сумерках виднелись фигуры Назарки и Марины. Они смотрели в ту сторону, где скрылись веселые люди, которые появились неожиданно и так же быстро уехали. Для Марины все это показалось сном. Шум, гвалт, толкучка. Никогда еще в их тесной юрте не собиралось столько народу. На прощанье каждый боец крепко пожал ей руку. Даже начальник, прощаясь, произнес:
— Большое вам спасибо, мамаша, за гостеприимство!
— Если все такие русские идут к Павлу, красный не проберется к нам! — убежденно заметил Назарка. — Никогда не проберется!..