В тайге стреляют
Шрифт:
Не сознавая, что делает, Назарка забыл про ружье и начал медленно отползать. Он не мог оторвать остановившегося взгляда от молчаливо надвигающихся врагов, точно был загипнотизирован. Тепляков закатил Назарке пинка, но тот даже не ощутил боли и продолжал пятиться.
— На место! — крикнул дядя Гоша и вставил в гранату запал.
Приказ не произвел на Назарку никакого впечатления. Тогда Тепляков схватил его за воротник шинели, приподнял, как беспомощного кутенка, и бросил на вал. Тут только Назарка словно проснулся от кошмарного бредового сна. Совсем близко он увидел
— Спокойнее! — перебегал от бойца к бойцу своего отделения Тепляков. — Не робей, ребята! На испуг хотят взять! Шалишь! Мы почище видели!
А страшная в своем молчании цепь повстанцев была совсем близко. Уже отчетливо слышался визгливый заливчатый скрип снега, кашель и хриплое дыхание людей.
— Не торопись! Стрелять залпами! По команде! Готовь гранаты! — звучал повелительный голос Фролова. — Разом по команде!.. Держись, ребята! На врагов-неприятелей открытыми глазами смотреть надо!
Секунды были как вечность. На линии обороны оцепенелая немота. Ни возни, ни шороха, ни звука. Назарка придержал дыхание, прильнув пылающей щекой к прикладу.
И наконец звонкое, облегчающее, освобождающее от гнетущего ожидания:
— Пли!
Над балбахами вспыхнула и мгновенно погасла ломаная стежка желтых огней. Слаженно громыхнуло. В следующий миг опять воцарилась неестественно звонкая тишина. Затем короткое лязганье затворов, и снова тишина, наполненная звуками, которые не задевали сознание.
— Пли!
А-а-ах!... Тайга подхватила слившийся в сплошное треск выстрелов, широко расплеснула его по окрестностям и ломким перекатистым эхом вернула обратно.
Волна наступающих на какое-то мгновение замерла. В следующий миг Назарке почудилось, будто с диким животным ревом на балбахи ринулось какое-то чудовище. И непонятно было, что за сила удержала Назарку на месте.
Беляки с сумасшедшими выкриками, свистом и гиканьем бросились в атаку на полуразрушенные укрепления. В этот момент над полем боя взвились две ракеты. Неестественный, мертвенно-бледный свет залил местность, расстелив повсюду черные тени. Стало, пожалуй, светлее, чем днем.
Дрожа и всхлипывая, Назарка прижался к Теплякову. Все происходящее представлялось ему дьявольским наваждением, могущим случиться только в «нижнем мире».
К ним подбежал Фролов. Глаза его были широко раскрыты.
— Гранатами!.. Гранатами! — срывая голос, завопил он.
Остальное сохранилось в Назаркиной памяти отдельными, удивительно яркими кусками. Перед ним возникло перекошенное лицо с разинутым ртом. Пряди русых волос колечками рассыпались по взмокшему лбу. В ноздри ударил запах винного перегара. Ствол Назаркиного ружья уперся в живот беляка. Пламя выстрела было столь яркое, что резануло глаза. Следом сильный удар выбил ружье из Назаркиных рук... Сэмээнчик, прыгнувший как рысь, повис на вражеском солдате... Приклад с глубокой вмятиной, занесенный над дядей Гошей... Рукав, разорванный под мышкой, и вскинутый белый подбородок. Уголок стоячего воротника с золотой окантовкой.
Судорожный рывок — Назарка выхватил из ножен свой быхак. Острый нож легко вошел в горло врага. Упругая струя крови хлестанула в лицо. Назарка отшатнулся.
— Гранатами!.. Гранатами! — истерически кричал где-то Фролов.
Назарка мельком увидел Чухломина в меховой жилетке. Вскинув маузер, тот выстрелил и побежал дальше.
А-ах!.. А-ах!.. Выбрасывая кверху всплески пламени, разрывались гранаты. И невозможно было попять, чьи это — свои или вражеские? Затем гулко над самым ухом застучал пулемет. Рядом опять возник совершенно непохожий на себя дядя Гоша. Вскинув перед собой винтовку, он пробивался вперед.
— В штыки!.. Бей контру!.. Вали!
И тут Назарка увидел вместо взопревших, раскрасневшихся лиц, лихо сдвинутых шапок, распахнутых полушубков и шинелей — спины. Они удивительно походили одна на другую.
— Вперед!.. В атаку!
— Ура-а-а-а! — стоголосо всколыхнулось вокруг.
Белобандиты не привыкли да и боялись воевать в открытом бою, тем более в рукопашном, когда сходятся грудь в грудь. Они дрогнули и попятились.
— Ура-а!.. Мать их!.. Христа!.. Бога!..
Повстанцы начали отходить к лесу. Выдвинутые далеко от опушки, затараторили пулеметы.
— Назад!
Красноармейцы тотчас повернули обратно в укрытие. Дыша точно загнанные лошади, они переметывались через вал и тут же безжизненно валились на снег.
Назарка пришел немного в себя и увидел на шинели загустевшие подтеки крови. Мгновенно вспомнился белый выпяченный подбородок, отогнутый угол воротника с засалившейся каемкой. И горячая упругая струя, упершаяся в щеку. Кровь на ней насохла корочкой и неприятно стягивала кожу. К горлу подступил комок, во рту появился солоновато-горький привкус, и Назарку вырвало.
— Послушай, Никифоров, — тронул его за рукав Ларкин и поспешно отвел глаза в сторону. — Чыбычахов, друг твой, кликнуть тебя просил... Худо ему... Отходит, похоже. Поспешай!
Назарка вскочил и, позабыв про ружье, побежал, куда ему указали,
Чыбычахов лежал на раскинутой мехом кверху дохе, поджав распадающиеся в коленях ноги. Драная шуба была распахнута, рубашка задралась. Живот, испещренный по бокам морщинками, то резко вздымался, выпячивался полукружием, то опадал. Следующего вздоха не было пугающе долго. Ниже пупа воронкой внутрь зияло отверстие. При каждом выдохе из него, как из кратера, фонтанчиком выжималась кровь.
Семен узнал земляка, и улыбка, больше похожая на гримасу страдания, тронула его запекшиеся губы. Он шевельнул рукой, и тотчас лицо его неузнаваемо исказилось. Видимо, Семен, испытывал чудовищную боль, но крепился — не охал и не стонал.
Назарка сообразил, что нужно было Семену, и низко наклонился, так что волосы его коснулись лба Чыбычахова. Сбиваясь и путаясь, Семен быстро-быстро зашептал, но что наказывал земляк, о чем просил, как ни старался, как ни вслушивался Назарка, разобрать не смог, хотя и покачивал утвердительно головой. Делал он это машинально.