В те дни на Востоке
Шрифт:
– Так вот, товарищ Арышев, – несколько строже заговорил Миронов. – По рекомендации вашего командира батальона я решил повысить вас в должности, то есть предлагаю принять роту противотанковых ружей. Что вы на это скажете?
Взгляд Арышева скользнул по погонам командира полка, затем по столу и уперся в пол.
– А с Быковым как? Разве он не достоин?
– О Быкове у нас свое мнение. Сейчас речь идет о вас.
– Но у меня еще мало опыта.
– Знаю, учитываю, но верю, что дела у вас пойдут.
– Трудностей я не боюсь.
– Тогда за чем же дело? – Миронов встал и протянул руку. – Желаю успехов. Сегодня я направил к вам лейтенанта Померанцева, моего бывшего адъютанта. Так вы будьте с ним попринципиальней, больше загружайте его работой, не давайте никаких поблажек.
Выйдя от командира полка, Арышев встретился с Воронковым.
– Ну, Александр Иванович, благослови на подвиг ратный! Роту принимаю.
– Знаю уже. От души поздравляю. Теперь никто тебе не будет мешать. Больше инициативы, самостоятельности.
– Страшновато что-то.
– Ничего. Трудно, значит возможно.
Они прошли в конец коридора, закурили. Воронков был чем-то озадачен, курил короткими затяжками.
– Мне тоже здесь не сладко. Начальник штаба злится за то, что я доложил Миронову о нечестном поступке Померанцева. Они же друзья были. Теперь за малейшие промахи шпильки вставляет…
«Значит, Смирнов тоже хорош, – рассуждал Анатолий, возвращаясь в казарму. – С ним потруднее бороться, чем с Незамаем. Но Александр Иванович сумеет постоять за себя».
Над сопками посветлело небо. Потянул резкий ветерок. Подтаявший до обеда снежок схватило ледком, который похрустывал под ногами.
Арышев думал о своих новых обязанностях. Справится ли? Ведь теперь придется иметь дело не только с бойцами, сержантами, но и с офицерами. А тут, как на зло, направили в роту Померанцева. Как он отнесется к работе? А если начнет халтурить, обманывать? Тогда придется наступать на его «больную мозоль». А сумеет? Должен суметь!
Подойдя к казарме, лейтенант услышал звуки гармошки.
«Старков наяривает», – узнал он по залихватской игре.
На площадке, около ленкомнаты, собрались солдаты. В кругу вертелся пружинистый, как мяч, Ромка Марлин, цыган из взвода Быкова. Он так искусно работал ногами, словно отбивал на барабане четкую дробь.
– А ну-ка, Кеша, покажи, как наши пляшут! – подзадоривали товарищи.
Шумилов прошелся по кругу простым шагом, озорно поглядывая по сторонам. Потом выбросил руки в стороны, ударил ладошками по подошвам ботинок и принялся выбивать дробь.
– Жми, Кеша! Деревня близко!
– Сыпь чаще!
Шумилов пошел вприсядку. Подперев бока руками и гордо держа голову, он менял одно коленце за другим.
Арышев увидел Быкова с Померанцевым, которые громко смеялись и хлопали
– С повышением, Анатолий Николаевич! – пожал руку Быков. Померанцев тоже поздравил Арышева.
– Оказывается, у тебя полный порядок. Я был неправ, когда говорил, что с такими в люди не выйдешь. Теперь я тоже возьмусь за дела. А то так докатишься до веселой жизни.
Подошел Шумилов и вручил Арышеву треугольный конверт. Анатолий узнал почерк Тани.
– Это не от той ли, с которой в училище дружил? – поинтересовался Померанцев.
– От нее.
– Не забыла еще, пишет? Ох, верить им ни на грош нельзя. Мне тоже Соня писала, а приехал… Ты не думаешь съездить к ней хотя бы на пару дней?
– Незачем. Она уже в армии служит.
– Ха-ха-ха! Тогда дело у тебя – швах! В армии-то уж, будь здоров, подберут ключи.
«По себе судишь», – подумал Анатолий, уходя в канцелярию. Сев за стол, он раскрыл конверт.
«Ругает, наверное». Последнее время он долго не отвечал ей, ждал, когда все закончится с Незамаем.
Он не ошибся, Таня обижалась.
«Милый, почему ты перестал писать? Что случилось? Сильно занят? Но для письма всегда можно выкроить время. Значит, не любишь. Тогда напиши обо всем искренно и прямо. Зачем голову морочить».
«Чудачка, – усмехнулся Анатолий. – Если бы ты знала, что тут у нас заварилось, не говорила бы так. Но ничего, скоро все встанет на свое место».
«Как иногда бывает тоскливо на душе! Кругом подруги, а мне кого-то не хватает. Хочется поделиться своими мыслями. С Симой говорю о многом, но есть и такое, о чем ей не скажешь. А вот тебе я бы сказала»…
Анатолий на мгновение представил себе ее грустное лицо, синеватые глаза, приятный с картавинкой говор. Как она могла подумать, что он не любит ее? А задержка с ответом – это еще не доказательство.
И опять продолжал читать.
«Сейчас я пишу тебе, а Сима сидит у стола, обметывает каймы платочка. Ей немножко завидно, что мы переписываемся. У нее нет никого. «Да-а, – с грустью говорит она, – как было хорошо до – войны! Оденешь, что захочешь, пойдешь, куда вздумаешь, полюбишь, кто понравится. А теперь все по-своему перевернула война».
Ей не везет. Дружила с одним лейтенантом. Потом его перевели в другое место. Она ждала, что напишет, но он до сих пор молчит.
«Все они сейчас такие. Клянутся, что любят, а как с глаз долой, так из сердца вон. Вот и твой Толя перестал писать. Может, тоже такой».
Я отругала ее. Зачем так говорить о человеке, которого не знаешь! А на душе у меня неспокойно: вдруг ты действительно разлюбил. Извини, что такие мысли лезут мне в голову. И верю, что ты не «такой». Напиши обо всем. Жду с нетерпением».