В те дни на Востоке

Чернов Тимофей Николаевич

– Ну как же, Илья Васильевич! Вдруг придется зимой воевать, а мы, как фрицы, мороза боимся.

– Верно. Закаляться надо. Как сейчас на заставе наши на постах стоят?

Арышеву вспомнился Померанцев. Полмесяца назад он приезжал с заставы в полк, пораженный несчастьем, которое постигло его жену.

Евгения лежала в госпитале. Ее, тяжелораненую, подобрал ехавший со станции капитан Пильняк. Кто покушался на ее жизнь, пока было загадкой. Одни говорили, что это сделал кто-то из солдат. Другие уверяли, что в нее

стрелял офицер, с которым будто бы она до Померанцева была знакома. Только никто не обвинял Ивана: во-первых, это случилось без него (он уже уехал на заставу), во-вторых, все знали, с какой любовью он относился к своей супруге.

– Не повезло мне, – жаловался Померанцев Арышеву. – Какой негодяй мог это сделать?!

– Как у нее самочувствие? – спросил Анатолий.

– Да сейчас ничего, в сознании. Только у меня почему-то к ней нет никаких чувств. Может, в самом деле у нее любовник был на станции?

– А она что говорит?

– Говорит, что к ней приставал какой-то офицер. Когда она оказала сопротивление, он выстрелил в нее. Вот и разберись тут…

– Странный ты человек! – разубеждал Арышев. – Люди тебе наговорят всякой ерунды, а ты веришь.

Но Померанцев старался разыграть роль опозоренного мужа.

– Ты сам посуди, что это за жена: муж только из дому, а ее черт понес вечером на станцию.

– Но ведь она тебе нравилась. Не ты ли говорил, что нашел в ней душу, ум, красоту.

– Нравилась, а когда пожил… Ты вот не представляешь семейной жизни, поживешь, узнаешь.

Арышев не соглашался. Как это так: сегодня полюбил, завтра разлюбил. Что это за любовь?

– Нет, я тебя не поддерживаю. Подумай серьезно. Такие дела не решают с кондачка…

Сейчас, вспоминая этот разговор, Арышев снова раздумывал о покушении на Шурочку, об отношении к ней Померанцева. Что у него за сердце? Близкий человек попал в беду, а он охладевает к нему вместо того, чтобы поддерживать его в трудную минуту.

…В казарме офицеров встретил Целобенок подробным рапортом. Арышев заглянул в ленкомнату. Там проводил политинформацию сержант Веселов. Он стоял около карты с указкой в руке, рассказывал об успешном наступлении наших войск. Когда окончил, посыпались вопросы.

«Интересно получается, – подумал Арышев, – чем больше людям передаешь знаний, тем больше они жаждут узнать. А ведь когда-то слушали пассивно, ничем не интересовались». Ему вспомнилось первое политзанятие. На вопрос, кто такой Суворов, Степной с усмешкой ответил: «Кто ж его не знает… Это старшина второй роты. Он мне еще земляком доводится».

Лейтенант прошел в канцелярию. Целобенок подал ему на подпись строевую записку.

– Больных нет?

– Усе здоровы.

– Чем сегодня кормили?

– Супом с галушками на сале шпик.

– Все наелись? Целобенок прыснул от смеха.

– Та хиба ж солдата накормишь! Два бочка лишних получили

и усе зьилы, еще мало.

Арышев подписал документ и отложил ручку.

– Сегодня у нас тактические занятия. Как с лыжами?

– Получены, товарищ лейтенант.

– Хорошо. Подавайте команду строиться на занятия. Целобенок резко изменил свое отношение к офицерам и солдатам.

Но произошло это не сразу.

Как-то лейтенант был свидетелем такого случая. Проверяя заправку постелей, старшина обнаружил складки на одеяле. Он вызвал хозяина, тихого, исполнительного бойца.

– Що це за заправка? Як я вас учив?! – И, злобно сдернув с постели одеяло, швырнул на пол. – Зарас заправляй, разгильдяй!

Арышев возмутился. Вызвав Целобенка в канцелярию, сделал ему внушение.

– Покажите, потребуйте, но зачем кричать, оскорблять человека? Думаете, после этого он вас уважать будет? Нет. Бояться будет. А зачем делать из себя пугало?

Целобенок не ожидал, что ротный командир будет против строгости. Незамай его за это ценил, а этот ругает.

Есть люди, которые быстро приспосабливаются к начальству. Если начальник не требовательный, они делают, как им вздумается. А если строгий, принципиальный – не перечат, выполняют все, как он этого хочет.

Целобенок не стал перечить. Лучше поступиться своим самолюбием и остаться на прежнем месте. Нелегко ему было сдерживать свои страсти. Иногда срывался, но тут же брал себя в руки, поправлялся. Бойцы заметили эту перемену. Тот же солдат, которого он назвал разгильдяем, сказал: «Я думал, старшина у нас только гав-гав, а он разговаривать умеет».

Рота построилась у казармы. Солдаты, несмотря на стужу, были в шинелях и ботинках. На боку у каждого висел противогаз, на груди – автомат, в чехлах на поясе – гранаты, у некоторых бутылки с горючей смесью. Бойцы ежились, переступали с ноги на ногу.

– Холодно? Сейчас согреетесь. – Арышев раскрыл планшет, взглянул на маршрут, намеченный красным карандашом. – Тема занятий: «Противотанковая рота на марше». Мы совершим рейд в район сопки Соколиная, что в шести километрах от гарнизона. Там, по сведениям разведки, остановилась на ночевку танковая рота противника. Наша задача – пробраться в расположение и вывести из строя танки. Дополнительные сведения о неприятеле получим при подходе к месту. А теперь – всем надеть лыжи!

Во время обеда к столу, за которым сидели Арышев с Быковым, подошел комбат, поинтересовался, как прошли занятия.

– Рейд был полезный, – сказал Быков. – Километров пятнадцать отмахали и задание выполнили оперативно.

– Не обморозились?

– Бойцы вроде нет, а я вот немного подпалил щеку, – Илья Васильевич показал на темное пятно над шрамом.

– Вам-то, фронтовику, не простительно.

– Значит, липовый стал фронтовик. Надо повторить занятия.