В тени богов. Императоры в мировой истории

Ливен Доминик

Китайский император был в некоторой степени царем-жрецом, который теоретически обитал в мире, недосягаемом для сановников и элиты. Османский султан в величайший период истории империи управлял двором и правительством, где служили одни мужчины, которые были его рабами. Помазанный на царство европейский монарх XVI века был не просто первым среди равных в аристократической элите, но и оставался очевидно гораздо ближе к ней, чем правители многих других императорских монархий. Например, в Кастилии в XVI веке король называл “кузенами” глав 35 благородных семейств грандов, и им было позволено не снимать шляпу в присутствии монарха. В каждом королевстве между королем и аристократами существовала серая зона, в которую попадали младшие и побочные ветви королевского рода, а также благородные семьи, в прошлом заключавшие браки с представителями правящей династии. Самой маленькой эта зона была в Англии, но гораздо больше – во Франции, что отчасти объяснялось наличием множества семей иностранных принцев (например, Лотарингского дома), земли которых со временем вошли в состав Франции. В Германии все было еще сложнее. Теоретически лишь император считался венценосным и полновластным. Далее в иерархии стояли несколько курфюрстов, но

при всей их влиятельности никто из них, например, не имел права даровать своим подданным титулы, поскольку это оставалось прерогативой императора. Когда в 1356 году была учреждена коллегия курфюрстов, семейство Габсбургов, из которого к тому времени вышли два императора Священной Римской империи, в нее не вошло, поскольку было признано недостаточно древним и влиятельным родом. Его отправили во второй эшелон имперской аристократии⁸.

Монархия и аристократия работали по тому же принципу. У власти стояли семьи, или династии. В связи с этим они были одержимы генеалогией и гордились древностью и славой своих родов. Из кастильских аристократов выше всех при дворе Карла V и Филиппа II стоял герцог Альба, который обрел и добрую, и дурную славу как главный габсбургский полководец. Альба был известен своей твердой приверженностью делу Габсбургов. Тем не менее его биограф отмечает, что “превыше своей верности короне Альба ставил еще более глубокую верность своей семье и роду”. Как можно ожидать от императоров Священной Римской империи, Габсбурги больше всех гордились древностью и великой историей собственного рода. Карл V был не только внуком императора Максимилиана I, но и потомком Карла Великого и Готфрида Бульонского, который в 1099 году был коронован как защитник Гроба Господня в Иерусалиме. Специалисты по генеалогии на службе у Габсбургов переплетали их семейную историю и легенды с давно устоявшимися мифами о происхождении многих королевств, которыми они правили⁹.

Империя Карла Великого и пришедшая ей на смену Священная Римская империя всегда считались прямыми наследницами Древнего Рима. В связи с этим они впитали в себя древнеримские мифы о происхождении государства, в которых основателями города назывались Эней и троянцы. Рыцарский орден Золотого руна – ключевой элемент в сплочении Бургундской династии и аристократии – славил героическое троянское происхождение династии и считал аргонавтов ранними примерами благородного рыцарства и верности. После крещения Константина ученые мужи на протяжении столетий связывали воедино римскую и ветхозаветную историю. Дед Карла V, император Максимилиан I, вынудил теологический факультет Венского университета признать его притязания на родство с Ноем. Ветхий завет давал католицизму миф о сотворении мира, история европейской литературы начинается с поэмы Гомера о разрушении Трои – габсбургская мифология и генеалогия связывали династию и с тем, и с другим. Сегодня такая одержимость генеалогией кажется смешной, но в Европе до наступления Нового времени генеалогия и правда имела огромное значение. Сложно сказать, в какой степени она владела воображением масс, но совершенно очевидно, что на монархов и аристократов она производила огромное впечатление. На смертном одре люди гораздо чаще, чем в своей короткой жизни, размышляют о своем месте в мире. Умирающего Максимилиана I, конечно, утешали христианские священники, которые сулили вечную жизнь монарху, жившему и правившему в единстве с Христом. Но император позвал к себе и старшего знатока генеалогии, чтобы тот зачитал все имена с его родословного древа¹⁰.

Герцоги Бургундские были младшей ветвью французской королевской династии Капетингов, которая правила Францией с 979 по 1848 год и – пока я пишу эту главу – по-прежнему правит в Мадриде. В связи с этим Карлу V пришлось спорить за генеалогическое старшинство со своим главным соперником – королем Франциском I. Не столь влиятельным династиям, таким как Тюдоры, приходилось довольствоваться малым, – например, легендой о короле Артуре и родством с добродетельным, но слабым королем Эдуардом Исповедником. И королям, и знати династия давала повод для гордости, но вместе с тем и накладывала на них целый ряд обязательств. Английский король Генрих VIII, возможно, жаждал военной славы, чтобы встать в один ряд с Эдуардом III и Генрихом V, но к XII веку благородное сословие уже выкристаллизовалось во Франции, и Ги де Базош гордо проследил свою родословную до Хлодвига I и велел своему племяннику “задуматься, каким человеком [ему] следует быть при таких великих предках”¹¹.

Монарх и аристократ наследовал и земельную собственность, и государственную должность. В большинстве стран аристократ был не просто землевладельцем, но и наследственным источником правосудия в своем манориальном суде. Монарх управлял государством, но его королевство, с другой стороны, было наследственным владением, судьба которого определялась превратностями наследования в семье. В 1505 году кастильские кортесы (собрания) явно провели связь между королевским и аристократическим наследством: “Корона – это национальное майоратное имение (majorat national), а дворянское майоратное имение (majorat) – это местное королевство”. К 1500 году в английской и французской монархиях, а также в главных аристократических родах этих стран установился порядок наследования по принципу патрилинейной примогенитуры. В Германии князья и аристократы по-прежнему делили наследство между своими законнорожденными сыновьями. Младший брат Карла V, император Фердинанд I, который сменил его в 1556 году, разделил свои владения между тремя сыновьями (Максимилианом, Карлом и Фердинандом). Лишь биологическая случайность снова объединила их под властью Фердинанда II (избранного императором Священной Римской империи в 1619 году), что в результате привело к созданию империи, которая впоследствии получила название Габсбургской (то есть Австрийской)¹².

Специалист по происхождению европейской государственности отмечает, что “подобно тому, как право собственности и наследования было основополагающим законом в отдельных странах, право династии на определенное княжество или королевство было основополагающим

принципом международной политики”. Монархи и аристократы существовали в одних законных, религиозных и политических рамках. В число соблюдаемых ими норм входили христианская моногамия, запрет на разводы и исключение незаконнорожденных детей из линии наследования собственности. В последнем случае граница между церковными и аристократическими соображениями полностью размылась к концу XII века. Неизменным оставался и чрезвычайно высокий уровень смертности, особенно детской. Королевские и аристократические семьи были одержимы стремлением сохранить свое положение и потому заключали браки только с равными себе. С XIII века это значило, что члены правящих семейств все чаще вступали в браки только с представителями других королевских династий, по определению иностранных. Помимо желания повысить статус королевской семьи, существовали и веские политические причины не подпитывать амбиции аристократических родов, обеспечивая их связями с правящей династией. Династические браки порой также становились способом отметить заключение мира между воюющими государствами, а также укрепить чувство европейской и христианской общности и продемонстрировать соответствие кодексу поведения, несмотря на соперничество и конфликты между европейскими правителями и странами. Однако, если принцессы не лишались права наследования, династические браки могли оказывать драматическое влияние на международные отношения в Европе и на формирование европейских государств¹³.

Что касается престолонаследования, Франция являла собой исключение из правила, поскольку отказывала в праве на престол не только женщинам, но и мужчинам, происходившим от принцесс из королевского рода. Так предписывала так называемая Салическая правда. В теории этот закон восходил ко временам франков, однако на практике был сформулирован в ходе спора о престолонаследии, который в 1316 году возник между маленькой дочерью и младшим братом покойного короля Людовика X. Брат вышел из него победителем по политическим, а не юридическим причинам и стал Филиппом V Как часто случалось в Европе до наступления Нового времени, политическая уловка со временем обрела святость обычая и легла в основу конституционного закона. Французская королевская династия, дом Капетингов, также отличалась исключительной плодовитостью и правила страной почти тысячу лет, не прерываясь по мужской линии, что весьма необычно для королевских и аристократических семей. В 1589 году, когда пресеклась правящая ветвь рода Капетингов – династия Валуа, трон занял их очень далекий родственник Генрих Наваррский, который правил Францией под именем Генриха IV Последним французским королем, от которого Генрих вел свое происхождение по мужской линии, был Людовик IX Святой, умерший в 1270 году.

Лишь в Европе династический принцип и легитимность могли иметь такой широкий охват. Тем не менее, хотя законное право Генриха Наваррского на корону имело колоссальное значение, одно оно не могло гарантировать ему престол. Чтобы обеспечить себе корону, в 1593 году Генрих решил перейти из протестантства в католичество, которое исповедовало подавляющее большинство его подданных. Следовательно, во французском случае общество обязывало короля исповедовать определенную религию, но в XVI веке так было не везде. Например, в 1555 году по Аугсбургскому миру в Священной Римской империи был установлен закон, по которому правитель получил право определять вероисповедание своих подданных, хотя последним и позволялось эмигрировать, чтобы жить там, где правитель исповедовал их религию. Этот принцип был также закреплен в Вестфальском мире, который в 1648 году положил конец Тридцатилетней войне. Хотя сегодня это кажется удивительным, в тот период не только судьба государств и многие значимые геополитические вопросы, но и вероисповедание целых народов порой определялось династической случайностью и конкуренцией. Это добавляло ожесточения многим династическим войнам XVI и XVII веков.

Хотя Габсбурги планировали свои браки с величайшей политической тщательностью, лишь крайне маловероятная биологическая и медицинская случайность привела к формированию великой империи Карла V Когда в 1526 году подобная случайность привела к обретению его братом Фердинандом королевств Богемия и Венгрия, династии сказочно повезло во второй раз. Тем не менее аккумуляция значительного количества территорий таила некоторые опасности для Габсбургов. Такая власть, несомненно, пугала не только иностранных правителей, но и многих их подданных. Страх рождает подозрения, сопротивление и враждебные коалиции. Политике Габсбургов нередко противостояли даже естественные, на первый взгляд, союзники – папство и католические князья Священной Римской империи. Кроме того, специфика формирования их империи свидетельствовала, что Габсбурги не столь сильны, как казалось со стороны. По тем же законам, которые принесли им эти территории, их власть на них была ограничена.

В эпоху Средневековья в большинстве европейских стран сложились законы, обычаи и институты, которые строго ограничивали власть правителя. В их число входил “феодальный” контракт монарха со знатью, но также и автономия духовенства, и право на самоуправление, дарованное городским цехам. Хотя степень строгости и институциональная форма этих ограничений в разных странах сильно различались, в большинстве случаев правитель не мог наказывать своих подданных без суда и следствия и не мог взимать с них налоги без их согласия. Кроме того, монарх сталкивался с серьезным противодействием, подкрепленным законами или просто традициями, если назначал на государственные должности или обеспечивал содержанием иностранцев. За соблюдением этих правил и обычаев следил сложнейший комплекс представительных и судебных институтов. Принимая власть, правитель обычно клялся поддерживать эти институты, законы и обычаи. Как правило, из принципа и из осторожности Габсбурги свято исполняли это обязательство. Даже если подданные восставали против них и таким образом освобождали монархов от принесенных клятв, после того как мятеж был подавлен, а бунтовщики наказаны, и Карл, и Филипп обычно сохраняли конституциональный порядок. Не только они, но и все остальные монархи из этой династии, правившие с 1519 по 1648 год, считали себя легитимными, а потому и законопослушными правителями. Ни в своем воображении, ни в реальности они не были абсолютными монархами, власть которых не ограничивали ни законы, ни институты, ни традиции¹⁴.