В тени богов. Императоры в мировой истории
Шрифт:
Не возникало сомнений, что маньчжуры были главными знаменными единицами и основой цинской власти. Нурхаци и его сын Хунтайцзи дали маньчжурам не только имя, но и первый письменный язык и организацию, что закрепило их самосознание и позволило им управлять Китаем, объединять его и господствовать на его территории, оставаясь при этом в некоторой степени обособленными. Императоры Цин всегда подчеркивали, что одинаково относятся к своим китайским, маньчжурским и монгольским поданным. Они ассимилировали, поддерживали и прославляли китайскую высокую культуру. Тем не менее они не забывали, что остаются династией завоевателей и принадлежат к народу, который составляет существенно меньше двух процентов населения их империи. Чувствуя свою незащищенность, представители династии Цин и маньчжурского сообщества воспитали в себе некоторую солидарность и осторожность13.
Начиная с Хунтайцзи в 1635 году и до самого конца XVIII века императоры постоянно подчеркивали, что маньчжурам следует беречь военные навыки, культурные особенности и привязанности, которые составляли их наследие. Канси как никто другой открывал китайцам дорогу в маньчжурский режим и легитимизировал власть Цин в глазах китайцев, и все же, даже проведя
Маньчжурская культура уважала родственные линии и систему наследования. Командование знаменем передавалось от отца к сыну. Представители маньчжурской элиты имели собственную иерархию знатных титулов. Как правило, эти титулы даровались лишь на определенное количество поколений. Во многих случаях род с каждым следующим поколением спускался на одну ступень иерархической лестницы, если обладатель титула не подтверждал свое право на него хорошей службой. Вне зависимости от титулов и формальных статусов представителям элиты было гораздо проще, чем рядовым маньчжурам, подступиться к императору и заручиться его покровительством. Это отчасти уравновешивалось открытой всем маньчжурским воинам, состоящим в знаменной армии, возможностью служить в полуторатысячной императорской гвардии, солдаты которой носили великолепную форму, пользовались почетом и имели огромное чувство локтя. Служба в гвардии позволяла попасть на глаза императору. Умным гвардейцам поручали важные дела, и иногда они строили блестящую карьеру в органах власти и при дворе. Хотя титулы и родословная давали статус и указывали на солидное богатство, цинская элита оставалась служилой аристократией, власть которой проистекала исключительно от монарха. В высших эшелонах цинского режима маньчжурские элиты также уравновешивались опытными китайскими чиновниками, которые заняли свое положение в бюрократической системе, успешно сдав государственные экзамены и верой и правдой служа империи15.
Ядро маньчжурской элиты составляли представители династии Цин. В полигинных династиях императорская семья порой разрасталась в колоссальный клан, содержание которого чрезвычайно дорого обходилось государству. К 1615 году в царский род Мин входило значительно более 200 тысяч членов, на которых тратилось 143 процента совокупного дохода государства с земельного налога. Особенно сложно в Китае, как и везде, было управлять близкими родственниками императора мужского пола. В эпоху Мин младших братьев наследника в детстве отправляли в провинции, и они оставались там до конца своей жизни. За этими региональными княжескими дворами, лишенными политического влияния, внимательно наблюдали, и многие из них играли важную роль в качестве культурных центров и благотворителей. Цин, как правило, управляли своим кланом более эффективно, чем Мин. Даже по истечении 250 лет правления в Китае в роду Айсинь Гьоро было менее юо тысяч человек, на содержание которых тратилось гораздо меньше государственных средств. Цин-ские принцы получали прекрасное образование, изучая китайскую высокую культуру, и некоторые из них становились знаменитыми знатоками и покровителями искусства. Но братья императора не изгонялись из Пекина и играли заметную роль в придворных церемониях. Хотя в большинстве своем принцы посвящали свою жизнь культуре и искусству, дорога во власть не была для них полностью закрыта. В нескольких случаях братья и дядья, которым доверял император, играли важные политические роли, особенно в период нестабильности и кризиса. После 1723 года не случалось серьезных кризисов престолонаследия, и во всю эпоху Цин (в отличие от эпохи Мин) никто из принцев не устраивал мятеж и не захватывал престол, хотя в последние годы правления Канси его сыновья серьезно соперничали за право унаследовать власть, и это позволяет предположить, что такое вполне могло случиться16.
Император Канси взошел на трон в возрасте семи лет в 1661 году и правил 61 год. Во многом благодаря его острому уму, политической сноровке и огромному трудолюбию династия Цин в эти годы трансформировалась из пришлой в оседлую, пустила глубокие корни в Китае и завоевала уважение и лояльность большинства китайской элиты. Такой исход не был гарантирован. В 1661 году, хотя последние очаги сопротивления Мин и были по большей части подавлены, центральный аппарат лишь номинально контролировал китайские территории к югу от реки Янцзы, где правили три китайских военных наместника (так называемые князья-данники), которые перешли на сторону Цин в годы покорения Китая. Чжурчжэни, предки маньчжуров, в 1120-х годах захватили Северный Китай, но так и не смогли распространить свою власть южнее Янцзы. Такая же судьба могла постигнуть и династию Цин. Величайший завоевательный режим в китайской истории, монгольский Юань, не продержался в Китае и века – и отчасти это объясняется тем, что ему не удалось привлечь китайскую элиту и легитимизировать свою власть в ее глазах. Император Канси любил историю и прекрасно разбирался в ней, а потому учился на ошибках монголов и чжурчжэней. Его успех имел огромную важность в долгосрочной перспективе. При нем под властью Китая оказались Тибет и Тайвань. При его сыне и внуке могущественная империя, созданная Канси, использовала свои ресурсы, чтобы проникнуть глубоко во Внутреннюю Азию и завоевать гигантскую территорию современного Синьцзяна. Империя Цин была почти в пять раз больше предшествовавшей ей империи Мин. Сегодняшняя огромная и мощная Китайская Народная Республика – наследница Цин, а не Мин.
Благодаря в первую очередь работам англо-американского историка Джонатана Спенса даже специалисты, не владеющие китайским
Канси всегда старался получить как можно больше информации по рассматриваемому вопросу, чтобы не приходилось всецело полагаться на советы приближенных. Срочнейшего решения требовала проблема календаря, имевшего первостепенное священное и космологическое значение. Необходимо было выбрать что положить в основу календаря: расчеты китайских придворных астрономов или вычисления иезуитов, живших в Пекине. Канси сделал ставку на иезуитов, поскольку они представили более убедительные эмпирические доказательства своей правоты. Факты, свидетельства и реальность всегда стояли для Канси на первом месте. Примечательно, что затем он выделил в своем и без того весьма напряженном графике немало часов, которые посвятил изучению основ европейской математики и астрономии, назначив одного из иезуитов своим наставником. Канси считал, что важно лично погружаться в суть проблем, и сам расспрашивал чиновников, ответственных за каждую из них. Это было главной причиной его многочисленных поездок по китайским провинциям. В дополнение к этому император прекрасно разбирался в людях и был хорошим начальником. Большинство из назначенных им высокопоставленных чиновников отлично справлялись со своими обязанностями. Сталкиваясь с препятствиями, не говоря уже о сопротивлении, Канси проявлял твердость и даже жесткость, но всегда поощрял и вознаграждал честных и эффективных чиновников, при этом защищая их от несправедливости и злобной критики. Периодически он был не только справедлив, но и добр по отношению к хорошо зарекомендовавшим себя чиновникам, а иногда их взаимодействие можно было назвать и дружеским. Относительная терпимость Канси к подчиненным отчасти была отражением его характера, но также имела и политические мотивы. Чтобы консолидировать режим Цин и завоевать лояльность ключевых фигур и элит, нередко приходилось закрывать глаза на некоторую степень непотизма и коррупции18.
Канси наслаждался своей ролью царя-воителя, но в сравнении с такими “вторыми основателями”, как Тай-цзун из династии Тан и Юнлэ из династии Мин, он очень мало времени проводил в военных походах. Главной войной в период его правления стала восьмилетняя борьба с тремя князьями-данниками ради завоевания Южного Китая и воссоединения империи. Война вспыхнула в 1673 году, когда 19-летний император не послушал совета большинства своих министров и попытался ограничить власть трех южных автономных правителей. Это едва не привело к катастрофе, и некоторое время режим Цин висел на волоске. Если бы династия пала, Канси вошел бы в историю как один из дерзких молодых монархов, которые уничтожили свое наследство, поскольку в своем стремлении к военной славе не проявили должного уважения к опытным министрам. Но его ставка сыграла, и династия Цин получила контроль над всем Южным Китаем.
С характерной для себя подкупающей откровенностью Канси впоследствии признал, что неверно оценил риски и был лично ответственен за неудачи в начале войны. Когда наконец была одержана победа, он публично заявил, что отказывается принимать поздравления и новые почетные титулы, поскольку из-за [его] просчетов война растянулась на восемь лет, и “оставленные ей раны еще не затянулись”. Попытки чиновников скрыть правду и “найти других козлов отпущения” были неправильны: “Ответственность… за все лежит на мне”. Публичное признание своих ошибок – редкость даже для политиков, не говоря уже об императорах. В нем нашел отражение не только обаятельный характер Канси, но и конфуцианский принцип самокритики и внутреннего духовного роста. Хотя Канси хотел лично командовать армией, он прислушался к своим министрам и руководил операцией из Пекина. В число его главных задач входило обеспечение военачальников достаточным количеством людей и ресурсов и создание видимости совершенного спокойствия и уверенности в моменты отчаяния и неудач. Одним из решающих факторов победы стала готовность императора признать, что маньчжурские князья и полководцы, которые изначально командовали его армиями, не справлялись со своими задачами в военных и политических реалиях гражданской войны, идущей в Южном Китае. Со временем он понял, что на смену им нужно прислать не менее лояльных, но гораздо более компетентных китайских военачальников19.
В 1696–1697 годах Канси наконец посчастливилось лично повести свое войско в бой – на этот раз на войну с ойратским (западномонгольским) ханом Галданом, который давно беспокоил империю Цин. Император писал, что ключом к победе над мобильными кочевыми армиями северных степных регионов было “внимание ко всем деталям транспорта и снабжения. Нельзя полагаться на удачу, как делала династия Мин”. Он лично определял общие цели и стратегию кампании, но советовался с опытными военачальниками, чтобы добиться успеха. Далекие войны с кочевниками были изматывающими, и Канси гордился, что разделяет их тяготы со своими солдатами. Он утверждал, что разгром Галдана произошел благодаря тщательному планированию и “несгибаемой воле”, преодолевшей все сомнения и препятствия. Канси безмерно радовался своей победе. Он писал приближенному к нему евнуху из Запретного города: