В тени красных жасминов

Мэтер Энн

— Это не совсем то. — Ребекка сделала раздраженный жест. — Я просто не хочу связываться с… с кем бы то ни было.

Жанет пожала плечами.

— Могло бы быть и что-нибудь похуже. Говорят, что его семья просто купается в деньгах!

Ребекка наклонила голову.

— Деньги меня не интересуют.

— Нет? — Жанет наморщила нос. — Мне интересно почему?

Ребекка покачала головой.

— О, ради Бога, давай сменим тему, хорошо? Пока с меня и так хватит Пола Виктора.

Квартира Ребекки была в старомодном жилом доме на верхнем этаже, в старой

части города. Хотя водопровод был старым и краска на лестничных площадках шелушилась, она предпочитала свой дом застывшим бетонным и гладким стеклянным уродствам, которые высились в центре города. Тяжелыми усилиями с помощью эмульсионной краски она превратила самую большую комнату в яркую и уютную, и ее тепло и домашний уют радушно приветствовали после утомительного дня. Это всегда было местом для отдыха, когда ей это было надо, — местом, где она могла быть сама собой.

За последние три года ей приходилось приходить в себя много раз, и за это время она многое узнала о себе. У нее было много времени, чтобы пережить те ужасные события, которые произошли на Фиджи, и, вспоминая об этом с высоты прошедших лет, она находила, что могла бы испытывать чувство жалости к Адель с ее искаженной злобностью. Однако даже сейчас ей трудно было думать хоть сколько-нибудь отчужденно о Пьере Сент-Клере. Чаще всего она старалась не думать о нем вообще, и в этом ей значительно помогала работа. Только иногда в темноте ночей невозможно было избавиться от волнующих отголосков тех страданий, которые она испытала.

Первое время, когда вернулась в Англию, она часто думала об Адель, особенно когда Адель сама написала ей несколько раз, прося у нее прощения и умоляя вернуться. Она ответила на первое письмо Адель, отказав ей в прощении, и попросила больше не писать. Ребекка сжигала письма не читая их, и постепенно Адель сдалась. Ребекка не хотела, чтобы какие-нибудь из извилистых дорог прошлого вредили ее будущему, которое она могла бы для себя выбрать.

Прошло два года с тех пор, как она получила работу в Сент-Бартоломью, и она чувствовала себя довольной — настолько довольной, как ей казалось было возможно. Она хорошо ладила с другими медсестрами на работе и намеренно водилась с некоторыми из неженатых докторов, пытаясь стереть образ Пьера. Но большинство попыток были неудачными, и ни разу чувства ее не были глубоко затронуты. Она знала, что ее обвиняют во фригидности, но она знала, что это не так. В моменты депрессии она думала, что все еще любит Пьера Сент-Клера, и полагала, что ничто не может этого изменить.

Сейчас она на ходу перекусила, пока готовилась к встрече с Полом, критически проглядывая одежду в гардеробе. Уже наступил октябрь, и хотя дни оставались мягкими и теплыми, вечера были довольно прохладными. Затем она выбрала темно-синий брючный костюм сделанный из шерстяного материала, который был легким и теплым. Волосы, которые теперь она носила до плеч, немного завивались на концах, и она оставила их свободными, вместо того чтобы заколоть в прическу, которую она носила в госпитале.

…«Гридирон» был в центре города, один

из современных отелей, где в баре можно было по случаю перекусить. Когда Ребекка вошла в помещение бара, Пол был уже там, он сидел на стуле около стойки, курил сигарету и поигрывал бокалом виски с содовой. Когда он ее увидел, его глаза вспыхнули, и он призывающе похлопал по сиденью рядом с собой. Ребекка пересекла бар и села на стул рядом с ним, игнорируя теплый поедающий взгляд его голубых глаз.

— Что будешь? — Пол указал на напиток в руке.

Ребекка нахмурилась.

— Я думаю, только мартини, — ответила она и отказалась от предложенной сигареты, пока они ждали, когда бармен принесет выпивку. Подперев подбородок ладонью, она смотрела на сделанный под старину вид за стойкой, усиленный отражением разноцветных огней.

— Мне нравится это место, а тебе?

Пол пожал плечами.

— Все в порядке. Я думал, что мы попозже могли бы пойти поесть в «Принц Эдвардс».

Ребекка закусила губу и несколько отсутствующе улыбнулась бармену, когда он принес ее мартини.

— Мне кажется, что ты не понимаешь, Пол, — осторожно сказала она. — Я решила с тобой встретиться только затем, чтобы попросить тебя меня больше не беспокоить в более частном месте, чем мой кабинет в госпитале.

Пол оперся локтем о стойку и, поддерживая свой подбородок, терпеливо смотрел на нее.

— Спасибо, что пришла.

Ребекка не могла подавить улыбку.

— Хорошо, честно, Пол. Шесть телефонных звонков за прошедшие две недели, и сегодня утром явился сам! Когда постучал, ты не знал, кто мог быть в моем кабинете. Что бы ты делал, если бы там были мистер Портеос или мистер Латимер? Не говоря уже о докторе Харди.

Пол ухмыльнулся.

— Я бы понес какую-нибудь совершенную чепуху, чтобы успокоить самого подозрительного человека.

Ребекка раздраженно потянула мартини.

— А ты не принимаешь во внимание, что я тебе сказала, что не хочу больше с тобой встречаться?

Он хихикнул.

— Не совсем. Ты ведь сегодня вечером здесь, не так ли?

Ребекке пришлось это признать, и она беспомощно покачала головой.

— Пол, я на пять, почти на шесть лет старше тебя. У нас… ну… у нас нет ничего общего.

— Это так?

Ребекка покачала головой.

— Да, в любом случае, я хочу, чтобы ты перестал мне надоедать. Ты мне нравишься, я думаю, что ты прекрасный парень, но я не хочу ни с кем иметь отношений.

— Да, я слышу. — Пол задумчиво изучал свой напиток. — Говорят, у тебя была несчастная любовь. Это правда?

Щеки Ребекки горели.

— Кто говорит? — холодно спросила она.

Пол пожал плечами.

— Люди. Все больше мужчины.

Ребекка негодовала.

— Жаль, что им больше нечем заняться, вот и всё! — воскликнула она. — Мужчины сплетники еще хуже, чем женщины!

— Некоторые — да, некоторые — нет, — заметил Пол. — Я вижу, ты этого не отрицаешь.

— Почему это? Это не твое дело, правду обо мне говорят или нет, и я не намерена удовлетворять твое любопытство!