В третью стражу. Трилогия

Намор Александр

***

Удивительно, насколько прилично, оказывается, может выглядеть "покойник" через три месяца после своей безвременной кончины.

"Люкс!" - не без циничной иронии констатировал Виктор, бросив беглый взгляд в зеркало. Но на самом деле отражение пришлось ему по душе: он выглядел даже лучше, чем можно было ожидать, но главное - именно так, как хотел бы сейчас выглядеть. Впрочем, возможно, все тривиально объяснялось состоянием души или, иными словами, настроением.

Дело в том, что с тех пор как "умер" небезызвестный Дмитрий Вощинин, Федорчук нет-нет, да ловил себя на мысли, что как-то это все нехорошо. В смысле, дурно пахнет, и все такое. И вроде бы не был никогда ни особо впечатлительным,

ни суеверным, а все равно: порою так "пробивало", что хоть к Олегу на прием записывайся. И еще эти сны поганые... И сны тоже. Подсознание изгалялось так, что хоть волком вой. Но вот со вчерашнего утра все изменилось к лучшему, да так резко, что остается только руками развести. Проснулся не в настроении - после очередной порции невнятного бреда в кладбищенских декорациях, где резвились опасные персонажи: одни - с малиновыми петлицами, другие - в черных фуражках от Hugo Boss - и, не желая никого видеть и, уж тем более, пугать своим видом, заказал завтрак в постель. Ел без аппетита, но кофе выпил с удовольствием, между делом просматривая утреннюю газету. И вдруг... Статья называлась "Страшные находки близ Бетюна". Ну, что ж, не зря же говорится, что человек предполагает, а Господь располагает. Кто мог предугадать, когда они со Степаном размещали на краю болотца обрывки одежды Вощинина, что спустя почти три месяца жандарм из Бетюна обнаружит в этом самом болоте - но несколько в стороне от "места преступления" - останки молодого мужчины? Кто был, этот несчастный и как он оказался в болоте, Виктор, разумеется, не знал, но вот во французской полиции никто не сомневался, что это его Дмитрия Вощинина кости, а значит, и дело об исчезновении русского журналиста закрылось само собой.

Об этом, собственно, и была статья. Но на Виктора она произвела совершенно иное впечатление, чем на никак не связанных с "делом" читателей. Он вдруг совершенно успокоился, и "лихорадочная маета" в груди неожиданно исчезла. Как отрезало. А жизнь - та жизнь, которой жил теперь месье Руа или месье Поль - была сказочно интересна. Раньше Федорчук о таком только в книжках читал, да в фильмах видел, а теперь - надо же - не просто сам попал в "это кино", но стал его неотъемлемой частью. Он же не абы кто, а автор слов и музыки и интимный друг самой Дивы. И если и было о чем сожалеть, то только о том, что слово "интимный" в тридцать шестом году не все еще понимали так, как будут понимать в двадцать первом веке.

Виктор усмехнулся своим мыслям, поправил черный шейный платок, поддел пальцем, поправляя на носу очки с круглыми синими стеклами - а ля кот Базилио - усмехнулся еще раз, сделал глоток коньяку - исключительно для ароматизации дыхания - и, закурив американскую сигарету, совсем уже собрался выйти из номера, но неожиданно в дверь постучали.

– Да?
– вопросительно поднял бровь Виктор, увидев посыльного.

– Вам телеграмма, месье Поль, - с нескрываемым восторгом - ну, как же, как же!
– выдохнул мальчишка.

– Да?
– повторил Виктор, чувствуя, как непроизвольно сжимается сердце.

Он принял конверт. Распечатал, достал бланк, прочел, криво усмехнулся, качая мысленно головой, и поднял взгляд на посыльного.

– Спасибо, парень! Держи, - достал из кармана какую-то мелочь и протянул заулыбавшемуся от удовольствия мальчику.
– И вот что! Вызови мне, пожалуйста, такси и передай госпоже Виктории, что я приеду прямо к ее выступлению. Вперед!

***

Жаннет сидела перед зеркалом в маленьком кабинетике, превращенном специально для нее в персональную гримерку. Ну, как же иначе? Она же теперь дива! Ей ли сидеть вместе со всеми в общей гримерной?!

"Судьба..." - она улыбнулась отражению в зеркале, накладывая "боевую раскраску" - концертный грим, словно закрашивая

одно изображение другим.

"Лицо мое, значит, это я!"

Но на самом деле ничего это не значило. Похожа на Таню, но не Таня. Возможно, Жаннет Буссе, но та, - французская комсомолка и советская разведчица, а эта...

"Виктория Фар".

Что-то томило с утра, невнятное как осеннее нездоровье. Тянуло сердце и проступало накатывающими слезами в уголках глаз, хотя с чего бы, казалось?! Все ведь замечательно, не правда ли, дамы и господа? Молода, красива...

"Ведь красива?"

Да, да

, - сразу же согласилось зеркало.
–

Ты красива, спору нет

...

Красива, успешна...

"Дива!"

Дива

, - не стало спорить зеркало.

"А скоро еще фильм выйдет..." -

н

у, да, еще и фильм

.

Последние два месяца запомнились непроходящей усталостью и гонкой за...

"За синей птицей..."

Репетиции, переезды, репетиции и выступления. Сначала в маленьких ресторанчиках - эксклюзив, так сказать - и второстепенных кабаре, но очень скоро уже на первых площадках Парижа. И... и снова репетиции. Приглашения на рауты в качестве исполнительницы и... да, завязывание знакомств с "интересными" людьми. И шифрование материалов от Олега и других источников, ну это хоть на Виктора удалось свалить. И встреча с курьерами из Москвы - та еще нервотрепка, правда и это теперь проще - просто поклонник, просто пришел цветы вручить. Нужно только заранее в газетах дать объявление о месте и времени выступлений.

Жизнь хотя и суетно-насыщенная, но довольно однообразная. Даже приметы быта и бытовые заботы - какие-то серые, нерадостные, несмотря на обилие красок. Сшить новое платье, сделать прическу, купить нужную косметику... И, разумеется, выступить, исполнив сколько-то песен, выпить, расточая улыбки, в кругу поклонников, и в койку, даже если "койка" - шикарное ложе в дорогой гостинице. Но что ей, уставшей и вымотанной, до той койки, если не помнит даже, как падает в нее ночью и с трудом продирает глаза утром? Что ей до всей этой роскоши, если в белых ли, черных ли простынях она спит одна? Или почти одна... А еще фильм, гонка съемок, студия звукозаписи... Ну хотя бы график выступлений, наконец, установился - до смерти надоели импровизации!
– и бухгалтерий заниматься не надо. Антрепренер подписал контракт - неожиданно щедрый, невероятно щедрый, если иметь в виду, что она пока считай никто, но... видимо, антрепренер понял намеки Федорчука.

"Пока никто... Или уже кто-то?"

Кто-то

...
– зеркало не обманывает. Уже кое-кто, и зовут ее Виктория Фар.

"Так-то, голуби мои!"

Не Пугачева и не Ротару, но та, которой обещано будущее немереной крутости.

"Или пуля в затылок..."

Ну, что ж могло - может - случиться и так. Но по внутреннему ощущению это достойней жалкого прозябания в Аргентине или Чили.

"Не нужен нам берег турецкий... И Мексика нам не нужна! А если за дело, то и пуля не дура!"

От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь.

– Да!
– раздраженно бросила Таня, знавшая, впрочем, что "чужие здесь не ходят".
– Ну!

Но это были свои.

Скрипнула, раскрываясь, дверь, и в "кабинет" вошел Виктор.

– Опять не в духе?
– с какой-то странной интонацией спросил месье Руа.
– А тебе, между прочим, цветы.

"Цветы... Скоро аллергия от них начнется!"

– От кого?
– не оборачиваясь, спросила она, припудривая между тем носик.
– Записка есть?