В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
таких
чемоданах, какие таскала за собой кузина Кисси? Даже военно-полевую кухню, не то, что бар.
– Арманьяк?
– Ну-ка!
– Баст взял из рук Кейт бутылку.
– У тебя хороший вкус, золотце. Очень хороший...
Это оказался довольно редкий купаж Гастона Леграна, и, судя по запаху - бутылку уже не только открыли, но и почали - арманьяк действительно так хорош, как должен быть, если судить по цене. Вдохнув запах, и даже зажмурившись на мгновение от предвкушения удовольствия, Баст плеснул в бокалы, и поднял свой:
– Прозит!
–
– Скажи, Кисси, - спросил Баст, медленно, со смакованием сделав глоток, пережив чудо послевкусия, и, переведя дух, прикурив сигарету.
– Что ты тогда сказала про Эдуарда?
– А что?
– сразу же насторожилась Кейт.
– Да, что ты в самом-то деле!
– Баст от удивления даже руками развел, чуть не расплескав при этом драгоценный напиток.
– Я же тебя не о твоих любовниках спрашиваю. Ты помнишь, когда умрет Георг?
– Двадцатого января, - она поставила бокал на стол, встала, прошлась по комнате, оглянулась на Баста через плечо.
– Что-то еще?
– Да, - кивнул Баст.
– Кто входил в делегацию СССР на похоронах?
– Литвинов, Тухачевский... остальных, извини, не помню.
– Тухачевский...
– что-то в этом определенно было.
– Он ведь на крейсере?...
– Нет, - перебила его Кейт.
– На поезде. Через Польшу и Германию. И везде с остановками. Встречи, переговоры.
– И в Париже?
– И в Париже, - она все еще смотрела на него через плечо. Обворожительная женщина...
– Но не перед похоронами, а после. Он сюда десятого февраля приедет... Прозит!
– Прозит!
– согласился Баст и приник к бокалу, а когда снова поднял взгляд, она уже стояла прямо перед ним, в тонкой белой и с белыми же кружевами шелковой комбинации. Когда и как она успела снять платье, Баст так и не понял, но и не стал над этим думать. Тонкий шелк ничего, в сущности, не скрывал, но заставлял воображение работать на полную катушку.
– Я так и буду стоять перед тобой, как Ника Самофракийская?
– У Ники нет головы!
– возразил Баст, вставая.
– Ее в губы не поцеловать!
Его шатнуло от усталости, но он устоял, взял женщину за плечи, почувствовал под пальцами прохладную шелковистую кожу, и притянул к себе, ловя губами мягкие податливые губы.
***
Говорят, что от коньяка голова не болит. Врут эти знатоки, как всегда, или просто пили недостаточно. Или это наложившийся эффект от передозировки кофе и табака? Возможно. По крайней мере, когда Ицкович проснулся, голова у него буквально раскалывалась. Даже жить не хотелось... минуту или две, до тех пор, пока не обнаружилась притулившаяся к его правому плечу Кейт. Одежды на ней не было. Впрочем, на нем тоже, но если рассматривать себя ему и в больную голову не пришло, то вид обнаженной Кисси отвлек Олега от весёлого перестука стайки маленьких дятлов внутри собственного черепа. С того ракурса, что определялся положением двух тел в пространстве, зрелище открылось настолько завораживающее, что на некоторое время даже дыхание для Ицковича стало неактуально.
"Н-да..." - а вот это была уже вторая членораздельная мысль, пробившаяся через все препоны, и оказалась она первой, не лишенной содержания.
что
произошло сегодня ночью, и ему стало стыдно. Стыдно перед Ольгой, перед самим собой, даже перед женой Баста, и уж особенно перед Таней.
"Хотя тут-то что?... Никто-никому-ничего-ничем... сплошной "платонизм" и переписка Абеляра с... как ее там?
–
подумал
Баст в полусне
.
– Хотя нет! Чего это я?! Он же, вроде, Элоизе сначала ребенка сделал, а уже потом, когда его... Тьфу-Тьфу-Тьфу! А Таня тоже, как девочка... Два дня вместе, и ни да, ни нет. А я не железный, между прочим!"
Но тут прижавшаяся к нему грудью Кайзерина повела во сне плечом так, что движение это передалось ее полной груди, и Олег сразу же забыл об угрызениях совести. А в следующее мгновение или чуть дольше - он только успел подтянуть левой рукой сползшее с них одеяло - Ицкович уже снова спал, чтобы проснуться через час с ясной головой и отчетливым желанием продолжить дело, начатое ночью. И здесь, что показательно, его ожидало полное понимание и даже неподдельный энтузиазм "передовых представителей" австрийской аристократии.
В себя пришли, разумеется, не сразу, и ведь дамам "перышки чистить", что кавалерам коня после охоты или сражения обихаживать. Это, конечно, если грума нет и прочей челяди, но и у Кайзерины никого, чтобы помочь, - под рукой не оказалось.
"Бедная Кисси..."
Впрочем, насколько понимал Баст, это был отнюдь не первый случай, когда баронесса путешествовала налегке, прихватив с собой всего три чемодана -
сущие пустяки
– самых необходимых при такой походной жизни вещей.
Сам он действительно довольствовался малым, и, хотя после ночи любви плохо думается о прозе жизни, фон Шаунбург проявил чисто немецкий практицизм и того же происхождения педантизм. Из полудюжины рубашек, как минимум, четыре, а по максимуму все - нуждались в стирке. О ней же мечтали и его носки и нижнее белье. Но тут можно было кое-что и прикупить, а вот костюм следовало непременно отпарить. Получалось, что обстоятельства просто не оставили ему выбора: темно-серые фланелевые брюки и пиджак из темно-коричневого вельвета. А вместо галстука - шейный платок.
"Все хорошо...
– констатировал Баст, рассматривая себя в зеркале.
– Но ведь замерзну к едрене матери".
Действительно, в Париже было холодно и промозгло, но если под брюки у Шаунбурга поддеты шелковые кальсоны, - а Баст не отказался бы теперь и от шерстяных, но таковых у него, увы, не нашлось - то майка, рубашка и пиджак под элегантным, но всего лишь демисезонным пальто - тот еще паллиатив.
Но зато выглядел фон Шаунбург замечательно. Помылся, побрился, оделся, словно фат на прогулке. Выкурил заныканную с позавчера сигару, выпил большую чашку кофе с сахаром, принесенную по его просьбе из ресторана вместе с бутылкой коньяка. Коньячку Баст капнул в кофе - буквально пару ложек, - кто сказал "столовых"?
– и благодаря всем этим мерам полностью восстановил свое душевное равновесие.