В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
себя трудам и обработке критики. Из него вышел бы первый, чтобы не сказать
единственный, учитель наш в этой важной отрасли литературы, которая без нея
почти мертвый или неоцененный капитал.
"Меропа14. Застал последнюю сцену и не пожалел. M-lle Duchenois не
говорит моему сердцу. Дебютант Vari'e (кажется, так, в рукописи не хорошо
разберешь) в роли Эгиста -- несносный крикун. Зато и партер без вкуса.
Аплодируют тому, что надобно освистывать. Йемена была
описании того, что происходило во храме, что совершенно противно натуре. А
партер все-таки хлопает, ибо каждый стих отдельно был выражен с пышностью.
Франция не имеет трагедии; она в гробе с Тальмою: он один оживлял пустоту и
сухость напыщенных французских трагедий". О Тальме Жуковский говорит на
основании общих отзывов и суждений о превосходной и новыми понятиями
обдуманной игре этого актера. Застать его он уже не мог. Тальма умер в 1826
году.
Возвращаясь к несочувственным впечатлениям Жуковского, скажу и я, по
воспоминаниям молодости, что игра актрисы Дюшенуа могла и не нравиться
Жуковскому, особенно в роли Меропы, потому что m-lle Georges была
великолепна именно в этой роли.
Хотя и не совсем кстати, а не могу утерпеть не передать здесь одно
предание. Одна московская барыня, восхваляя Жорж, говорила, что особенно
поражена она была вдохновением и величавостью ея, когда в роли Федры сказала
она:
M'erope est `a vos pieds.
"Давали "La dame blanche". Музыка Боельдье прелестная, но пиеса
глупая".
"Театр Федо. "L'amant jaloux". Музыка Гретри (представленная в первый
раз в 1778 г.). Музыка еще не устарела".
"В Th'e^atre Fran`eais. "Le Cid". Почтенный старик Корнель. Простота и сила
его стихов. Нет характера. Одни отрывки. Все говорят по очереди. Многое
прекрасно, часто не к месту. После комедия "Les trois quartiers". Простодушие
Жоржеты, благородная вежливость графини, пошлость негоцианта,
бесцеремонность банкира (ton d'egag'e), пошлость и плоскость выскочки (parvenu),
гибкость прихлебателя (la souplesse du parasite), все было выражено в
совершенстве. Смотреть и слушать истинное наслаждение".
Этим заключим мы выдержки из парижского дневника Жуковского.
Разумеется, видел он все, что только достойно внимания: библиотеки, музеи,
картинные галереи: тут он с любовью смотрит и записывает все, что видел, --
здания, храмы, различные учреждения и проч. Дневник его не систематический и
не подробный. Часто отметки его просто колья, которые путешественник втыкает
в землю, чтобы означить пройденный путь, если придется ему на него
возвратиться,
досуге развить и пополнить. Может статься, Жуковский имел намерение собрать
когда-нибудь замечания и впечатления свои и составить из них нечто целое.
Нередко встречаются у него отметки такого рода: "У Свечиной: разговор о
Пушкине". "С Гизо о французских мемуарах". Тут же: "Он вызвался помочь мне в
приискании и покупке книг". "Разговор о политических партиях: крайняя левая
сторона под предводительством Лафайета, Лафита, Бенжамен Констана. Крайняя
правая сторона: аристократия согласна сохранить хартию, но с изменениями. За
республику большая часть стряпчих, адвокатов, врачей, особенно в провинции".
Иногда ограничивается он именными списками. Например: "Обед у посла.
Комната с Жераровыми амурами. Портрет государя Доу. Великолепный обед.
Виллель, Дамас, Корбьер, Клермон-Тоннер, Талейран, фельдмаршал Лористон,
папский нунций, весь дипломатический корпус; из русских: Чичагов, Кологривов
(брат князя Александра Николаевича Голицына), князь Лобанов (вероятно,
известный наш библиофил и собиратель разных коллекций), Дивов, князья
Тюфякин, Долгоруков, граф Потоцкий".
Жуковский не ленив был сочинять, но писать был ленив, например
письма. Работа, рукоделье писания были ему в тягость. Сначала вел он дневник
свой довольно охотно и горячо: но позднее этот труд потерял прелесть свою.
Заметки его стали короче, а иногда и однословны. Это очень понятно. Кажется,
надобно иметь особенное сложение, физическое и нравственное, совершенно
особую натуру, чтобы постоянно и аккуратно вести свой дневник, изо дня в день.
Не каждый одарен свойством приятеля Жуковского, Александра Тургенева: этот
прилежно записывал каждый свой шаг, каждую встречу, каждое слово, им
слышанное. К нему также применяется меткое слово Тютчева о другом нашем
любознательном и методическом приятеле: "Подумаешь, что Господь Бог
поручил ему составить инвентарий мироздания"15. В журналах-фолиантах,
оставленных по себе Тургеневым, вероятно, можно было бы отыскать много
пояснений и пополнений к краткому дневнику Жуковского.
Выписываем еще одну заметку, которая не вошла в рамы
вышеприведенных выдержек, но она, кажется, довольно оригинальна.
"Палерояль есть нечто единственное в своем роде. Это образчик всей
французской цивилизации, всего французского характера. Взгляни на афиши и
познакомишься с главными нуждами и сношениями жителей; взгляни на товары