В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
– - получишь понятие о промышленности; взгляни на встречающихся женщин и
получишь понятие о нравственной физиономии. Колонны Палерояля, оклеенные
афишами, могут познакомить с Парижем. Удивительное искусство привлекать
внимание размещением товаров и даже наклейкою афиш".
Совершенно верно и поныне. Французы мастера хозяйничать и
устраиваться дома. Они, кажется, ветрены; но порядок у них, часто ими
расстроиваемый, снова и снова восстановляется, по крайней мере
вещественном, внешнем отношении. После Июльской революции 30-го года
Пушкин говорил: "Странный народ! Сегодня у них революция, а завтра все
столоначальники уже на местах и административная махина в полном ходу"16.
Поговорка: товар лицом продается, выдумана у нас, но обращается в
действительности у французов. В торговле применяется она у нас только к
обману и надувательству, но вообще она мертвая буква. Мы и хорошее не умеем
приладить к лицу. О худом и говорить нечего: мы не только не способны окрасить
его, а еще угораздимся показать его хуже, чем оно есть.
Быть в Париже, посещать маленькие театры и не затвердить несколько
каламбуров -- дело несбыточное. Вот и их занес наш путешественник в свой
дневник. Для соблюдения строгой точности и мы впишем их в свои выдержки.
"В комедии "Глухой, или Полная гостиница" актер спрашивает:
Que font les vaches `a Paris?
– - Des vaudevilles (des veaux de ville).
Quel est l'animal le plus ^ag'e?
– - Le mouton, car il est laine (*).
(Laine, шерстистый)".
(* Что делают коровы в Париже?
– - Городских телят (игра слов: veau de
ville -- городской теленок, звучит так же, как слово "водевиль").
Какое животное самое старое?
– - Баран, потому что он самый шерстистый
(игра слов: l'ainee -- старший, lainee -- шерстистый) (фр.).)
Жуковский не пренебрегал этими глупостями. И сам бывал в них
искусник.
Теперь заключим переборку нашу выпискою, в которой показывается не
парижский Жуковский, а просто человек. Вся заметка немногословная, но
знаменательная и характеристическая:
"Спор с Тургеневым и моя бессовестная вспыльчивость".
За что был спор, неизвестно: но, по близкому знакомству с обоими, готов
я поручиться, что задирщиком был Тургенев. Жуковский, в увлечении прения,
иногда горячился; но Тургенев, без прямой горячности в споре, позволял себе
сознательно и умышленно быть иногда задорным и колким. Он как будто
признавал эти выходки принадлежностями и обязанностями независимого
характера. Эта стычка между приятелями не могла, разумеется, оставить по себе
злопамятные следы. Но покаяние доброго и мягкосердого Жуковского в
бессовестной
переводе Крылова "Мор зверей". Смиренный и совестливый Вол кается:
Из стога у попа я клок сенца стянул.
Теперь придется и мне сделать пред читателем маленькую исповедь как
для очистки своей совести, так в особенности для очистки Жуковского.
Некоторые из беглых заметок его писаны на французском языке. Впрочем, их не
много. Не знаю, как и почему в работе моей переводил я их иногда набело по-
русски. Нечего и говорить, что я строго держался смысла подлинника, но,
вероятно, выражал я этот подлинник не так, как бы выразил его сам Жуковский. В
том нижайше каюсь.
Дневник Жуковского кое-где иллюстрирован рисунками или набросками
пера его: так, например, Th'e^atre Fran`eais и другие очерки, которые трудно
разобрать. Вообще Жуковский писал хотя и некрасиво, но четко, когда прилагал к
тому старание, но про себя писал он часто до невозможности неразборчиво.
ИЗ СТАТЬИ
"ХАРАКТЕРИСТИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ
И ВОСПОМИНАНИЕ О ГРАФЕ РОСТОПЧИНЕ"
<...> Когда в 1842-м году Жуковский поступал в ополчение, Карамзин,
предвидя, что едва ли выйдет из него служивый воин, просил Ростопчина
прикомандировать его к себе. Ростопчин отказал, потому что Жуковский заражен
якобинскими мыслями1. К слову пришлось: скажу, что и я подвергся такому же
подозрению. В одном письме его нашел я следующую заметку о себе:
"Вяземский, стихотворец и якобинец <...>.
ИЗ "ОБЪЯСНЕНИЙ
К ПИСЬМАМ ЖУКОВСКОГО"
На этой почте все в стихах, А низкой прозою ни слова1, --
говорит Жуковский. Впрочем, поэт здесь отыскивается и в почтовых
стихах. Вместе с поэтом отыскивается хладнокровный и дельный прозаик, тонкий
и верный критик, грамматик, педагог, не только ценитель и судия содержания, но
и строгий браковщик каждого выражения, придирчиво-внимательный до мелочи к
каждому отдельному слову. И все это с изумительной легкостию и свободою
облекается в живые стихи, пересыпается острыми и веселыми шутками, а иногда
и блестящими искрами поэзии. Предлагаемые здесь три стихотворения2, конечно,
не вплетут новых листков мирта и лавра в венок "Певца во стане русских воинов", певца "Светланы", переводчика "Одиссеи" и песнопевца "Странствующего Жида", поэмы, по моему мнению занимающей место первенствующее не только между