В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
особенно поразили меня: гениальная переделка начала "Батромиомахии", мощная
"Ленора", превосходная сказка о царе Берендее и прекрасные баллады "Суд над
епископом" и "Роланд оруженосец"; а из лирических "Русская слава", которая в
своем роде chef d'oeuvre. Не говорю уже о милой, прелестной "Ундине": я уже ее
знал прежде и просто в нее влюбился. Не полагаю, почтенный друг (позвольте
мне, изгнаннику, и теперь еще так называть вас!), что вы совершенно равнодушно
прочтете
vieille 'ecole, один из тех, которые у Жуковского училися не пренебрегать
чистотой языка и стихосложения, предметом, по-видимому, слишком ничтожным
для гениальных нерях нынешнего поколения. <...>
Ему же. 21 декабря 1845 г. из Кургана
<...> смею считать себя одним из не совсем недостойных представителей
того периода нашей словесности, который, по самой строгой справедливости,
должен бы назваться вашим именем, потому что вы первые нам, неопытным тогда
юношам, и в том числе Пушкину, отворили дверь в святилище всего истинно
прекрасного и заставили изучать образцы великих иностранных поэтов. Никто из
ваших преемников никогда не передавал ни Шиллера, ни Гете, ни Байрона в
таком совершенстве, как вы. Собственные ваши сочинения все живые свидетели
души высокой, изящной и благородной. Вы остались и поныне жрецом того
храма, в который нас впустили. После нас наступили другие мнения и толки,
расчеты и соображения не совсем литературные -- не мое дело судить, выиграла
ли тут наша словесность. <...>
МОЛИТВА ГОСПОДНЯ,
ОБЪЯСНЕННАЯ СТАРИКОМ УЧИТЕЛЕМ
СВОЕЙ ДВЕНАДЦАТИЛЕТНЕЙ УЧЕНИЦЕ
Жуковский меня старше: он пользовался славою лучшего современного
поэта России, когда я и не вступал еще в свет. Ребенком я изучал его
стихотворения: они согревали мое сердце, питали воображение. Наконец я
покинул мирный приют, в котором вырос, -- и первым моим желанием было
увидеть самого поэта лицо к лицу, познакомиться, сблизиться с ним. В 1817 году
привел меня к нему покойный Гнедич. Жуковский жил тогда в доме одного моего
приятеля и находился в покоях хозяина; пошли доложить ему о нашем приходе. И
по сию пору с наслаждением вспоминаю тот благоговейный трепет, с каким
осматривал я его мебель, его книги, его кабинет, то святилище, где в то время
создавал он своего чудно-прекрасного "Вадима".
Он вошел: в его добродушных, задумчивых глазах я прочел душу такую,
каких не много. И он полюбил меня, он удостоил меня своей дружбы. Потом... Но
зачем
Жуковский не лишил меня своего сердечного участия и тогда, когда я пал в
бездну злополучия.
Комментарии
Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797--1846) -- поэт и литературный
критик, издатель альманаха "Мнемозина" (совместно с В. Ф. Одоевским),
лицейский друг Пушкина, декабрист. Осужденный к 20 годам каторги, он пробыл
в разных местах Сибири (Баргузин, Акша, Курган, Тобольск) до самой смерти.
Кюхельбекер рано (по его собственным словам, в 1817 г.) познакомился с
Жуковским и сразу же стал его "обожателем". По воспоминаниям Н. А.
Маркевича, воспитанника Благородного пансиона при Главном педагогическом
институте в Петербурге, где в 1817--1820 гг. преподавал Кюхельбекер, он
"Жуковского изучал и давал изучать" (Писатели-декабристы в воспоминаниях
современников. М., 1980. Т. 2. С. 291--292). Позднее, в статьях 1824--1825 гг.,
Кюхельбекер будет полемизировать с Жуковским, обвиняя его в
подражательности, распространении унылой элегии. Но в начале 1820-х годов
Жуковский был поистине духовным наставником молодого поэта. Кюхельбекер
обращается к нему в самые тяжелые минуты жизни, когда думает даже о
самоубийстве (РА. 1871. No 2). Письмо Жуковского к нему от конца 1823 г.
– -
выражение нравственной философии поэта. Вместе с тем оно -- поддержка и
опора для Кюхельбекера. "Составьте себе характер, составьте себе твердые
правила, понятия ясные; если вы несчастны, боритесь твердо с несчастьем, не
падайте -- вот в чем достоинство человека! Сделать из себя кусок мертвечины, в
котором будут гнездиться несколько минут черви, весьма легко... Как ваш
духовный отец, требую, чтоб вы покаялись и перестали находить высокое в
унизительном. Вы созданы быть добрым, следовательно, должны любить и
уважать жизнь, как бы она в иные минуты ни терзала" (Изд. Семенко, т. 4, с. 580--
581).
В годы ссылки Кюхельбекер видел в Жуковском своего "спасителя из
мрака забвения". Поэтому именно к нему обращается в 1839--1840 гг. из
Баргузина, а в 1845 г. из Кургана с просьбой походатайствовать о печатании его
произведений "хотя бы без подписи своего имени". 22 ноября 1839 г. Жуковский
записывает в "Дневнике": "О Кюхельбекере с Бенкендорфом" (Дневники, с. 512), а в письме к шефу жандармов так объясняет свою позицию: "Писать для
изгнанника, если он только для того имеет талант, есть великое нравственное