В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
ремесленников. Пока он живет, в его душе все действует. Не замечая сам, он
возвращает обществу те сокровища, которыми оно его обогащает. Вслушивайтесь
в его суждения, разбирайте его слова, рассматривайте каждую часть новой его
картины или очерка, замечайте самый образ его мыслей и поступков: если дано
вам тонкое чувство критики, вы поймете, в какой черте и сколько выражается у
него из этих давно исчезнувших для нас впечатлений.
Итак, если бы мы и не дождались
сочинения другого роду, где он представил бы изображение величественного и
умилительного зрелища, мы убеждены, что принадлежащее нам погибнуть не
должно и не может.
Как поэт, В. А. Жуковский первый у нас призвал природу с нежнейшими
ее красками и оттенками для полной красоты поэзии сердца и воображения. Он
каждое чувство и каждое действие, изображаемое им, обставляет живыми
картинами природы, списанными со всею художническою точностию. Сколько
новых богатств в этом отношении открыли ему области, прилежащие к обеим
сторонам Урала, на всем протяжении хребта его! Не говорим уже о Крыме и
Южном его береге, который поэт изучил во всех отношениях. В самой средине
России, по направлениям бесконечных ее рек, которых прибрежные страны
путешественник имел случай столько раз видеть и при истоках и при устьях
благотворных вод их, какими сокровищами запаслось его воображение! В помощь
ему он работал даже карандашом своим. Нам удалось взглянуть на драгоценное
собрание очерков различных мест и предметов, привезенное В. А. Жуковским из
путешествия2. Это занятие он столько же почти любит, как и поэзию. Знатоки
всегда удивлялись верности его взгляда, уменью выбирать точки, с которых он
представляет предметы, и мастерству схватывать вещи характеристически в
самых легких очерках. Все, получившие в особом прекрасном издании его "Виды
Павловска"3, конечно, согласятся с нами, до какой степени он живописец не
только с пером в руке, но и с карандашом. Подобным образом он представил в
очерках места, где провел свое детство и где писаны были некоторые из первых
его стихотворений.
По этой способности сливаться душою со всем прекрасным в природе и
воплощать все прекрасное в живых образах можно до некоторой степени вывести
заключение о собранных им сокровищах другого рода, о том, как он должен был
принимать в сердце моральные картины, одушевление всех сословий вообще и
каждого лица отдельно. Конечно, этого нельзя, мгновенно схвативши, и передать
мгновенно, как физический какой-нибудь предмет; но великое счастие быть
исполненным подобных ощущений! Для нас он еще не отделил этого от себя; но
там, где происходило
органов, посредством которых всякое высокое чувствование и возрастает, и всех
электризует. Для человека сколько-нибудь образованного и одно имя его есть
призвание ко всему доблестному и прекрасному. К литературным заслугам
(давшим ему в Европе столь почетное место) судьба вызвала его присоединить
другие, новые заслуги, по которым имя его к потомству пойдет в ряду имен,
драгоценнейших для России. Таким образом, в Белеве (родине поэта) его приезд
произвел всеобщий восторг. Жители единодушно почтили его изъявлением самых
искренних приветствий4. И где он мог не встретить этого чистосердечного
радушия?
Образующееся юношество и образователи, окружая его в наших цветущих
общественных рассадниках света и добра, с каким восхищением должны были
тесниться около поэта, там, где их уроки ежедневно оживляются его
произведениями! Мысль, замечание, слово, даже взгляд великого писателя
становятся незабвенными для возникающего таланта. Вспомним рассказ Пушкина
о прибытии Державина в Лицей. Молодое сердце, в присутствии одушевителя
своего, верует несомненнее в событие благородных своих желаний. Ободренный
приветом того, в ком видит истинную судью давних, может быть и одиноких,
трудов, юноша начинает светлую эпоху литературной жизни.
Чтобы оправдать последнее предположение наше, мы расскажем здесь
занимательное происшествие, действительно случившееся с В. А. Жуковским в
эту поездку. В одном из самых отдаленных от столицы городов явился кинему
молодой человек5 и просил взглянуть на его стихотворения, которых было
переписано довольно много. Он пришел один, никем не представленный. За
исключением очень понятной застенчивости и даже робости, в нем незаметно
было этого всегда неприятного подобострастия и ни одного из тех смешных
приемов, которые нередки в провинциях. Между тем из разговора с ним
открывалось, что он самый бедный человек, не имел возможности образовать
себя, а еще менее заменить недостаток учения порядочным обществом. Но в его
словах и во всей его наружности нельзя было не чувствовать того достоинства, в
которое природа облекает человека с мыслию и характером. Он говорил
откровенно о любви своей к поэзии, не вверив до сих пор ни одному существу
своей тайны. Его стихи в самом деле выражали то, что дает человеку жизнь в
полном смысле созерцательная, -- глубокое религиозное чувство и стремление к
высокой философии.