В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
<...> Из Геттингена, чрез Минден, Кассель и Франкфурт, Погодин
отправился в Дюссельдорф14. <...>
В это время в Дюссельдорфе проживал Жуковский. Само собою
разумеется, Погодин счел долгом посетить его. Вот рассказ нашего
путешественника об этом посещении. Дом, в котором живет Жуковский,
"помещается за городским гулянием, в одно жилье с вышкою, под сенью густых
высоких деревьев, в большом саду, к которому прилегает
Описать его покои -- выйдет ода. Древний и новый мир, язычество и
христианство, классицизм и романтизм являются на стенах его в прекрасных
картинах: здесь сцены из Гомера, там жизнь Иоанны д'Арк; впереди дрезденская и
Корреджиева Мадонна, молитва на лодке бедного семейства, Рафаэль и Дант,
Сократ и Платон. В Помпее археологи называют один дом домом поэта по каким-
то неясным приметам, но дом Жуковского с первого взгляда никому нельзя
назвать иначе".
Весь день Погодин провел с Жуковским и "донес ему о состоянии русской
литературы -- о "Мертвых душах" Гоголя и мнениях, произведенных ими, о
сочинениях преосвященного Иннокентия, о трудах Павского и Востокова, о
гениальном творении Посошкова и изданиях Археографической комиссии,
наконец, о нелепом направлении некоторых непризванных писак, которые
смелою рукою дерзают метать плевела на нашу чистую ниву". С своей стороны,
Жуковский прочел Погодину две песни Гомеровой "Одиссеи" в своем переводе и
объяснил ему правила, коих при переводе держится; потом прочел несколько
отрывков из Рюкертовой поэмы "Наль и Дамаянти", коею он перенесет нас в
Индию; "таким образом, -- замечает Погодин, -- дополнит мир поэзии, открытый
им для своих соотечественников. В самом деле, куда не водил он нас, чего нам не
показывал? Древность в "Одиссее", в отрывках из "Илиады", "Энеиды", в
"Превращениях" Овидия, средние века в "Орлеанской деве", в балладах Шиллера, романсах о Сиде. Германия, Англия, Испания стали нам равно знакомы. Сколько
есть еще у него планов для новых произведений. Кто не пожелает усердно,
горячо, чтоб он успел их кончить все на славу русской словесности, чтоб задумал
еще новые... А я, -- продолжал Погодин, -- с своей стороны опять приставал к
нему, чтоб он взялся за "Патерик", воспел основание Печерской церкви, для
которого Нестор и Симон представляют ему такие живые краски, такое богатое,
полное расположение!" <...>
<...> В это время (1850 г.) в "Allgemeine Zeitung" Жуковский напечатал, в
форме извлечений из писем русского на родину, статью под заглавием
"Английская и русская политика". Статью эту он прислал в редакцию
"Москвитянина"
исполнено Шевыревым. Как статью политического содержания, московская
цензура отправила ее на усмотрение Главного управления цензуры. "Думаю, --
писал В. И. Назимов князю П. А. Ширинскому-Шихматову, -- что воспитатель его
высочества наследника цесаревича и вместе с тем наш знаменитый поэт, которого
творения проникнуты высоким нравственным чувством и благоговением ко
всему, чем велико и сильно наше отечество, не имеет нужды пред вашим
сиятельством в моем ходатайстве за благонамеренность его последнего
сочинения".
Вполне соглашаясь с В. И. Назимовым, князь Ширинский в своей
всеподданнейшей докладной записке писал, между прочим, следующее: "Статья
(Жуковского) сама по себе есть красноречивое и в высшей степени
благонамеренное сочинение, исполненное преданности к престолу и любви к
отечеству. Но как в ней весьма с невыгодной стороны представляется
современная политика Англии и порицаются в сильных выражениях действия
лорда Пальмерстона, то Главное управление цензуры и не может дозволить
печатания означенной статьи без высочайшего разрешения. Как по этому
уважению, так и по содержанию сочинения "Английская и русская политика",
заслуживающего внимания вашего императорского величества, всеподданнейше
представляя оное на высочайшее благоусмотрение, имею счастие испрашивать
повеления".
На этой записке император Николай I, в Петергофе 2-го июня 1850 года,
начертал: Не должно печатать.
Это глубоко огорчило и оскорбило Жуковского. "То, что вы пишете о
цензуре, -- писал он Плетневу, -- действует на душу, как удушие на горло, не
потому, что оно касается до меня лично, а потому, что это есть общее бедствие".
<...>
<...> В 1851 году старший сын Николая Аполлоновича и Евгении
Петровны Майковых, Аполлон Николаевич, написал свое знаменитое
произведение "Три смерти" и посвятил его отцу своему. <...>
"О печатании новых стихотворений Майкова, -- писал Плетнев Погодину,
– - при нынешней цензуре нечего и думать, хотя в них ничего нет, кроме высокой и
прекрасной исторической истины. Я отправил их для прочтения Жуковскому.
Жду, что он скажет. Теперь в нем вся наша поэзия и критика". Жуковский,
познакомившись с произведением Майкова, писал 15 ноября 1851 г. Плетневу:
"Благодарю вас за доставление стихов Майкова; я прочитал их с величайшим