В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
удовольствием. Майков имеет истинный поэтический талант; я не читал его
других произведений; слышу, что он еще молод: следовательно, пред ним может
лежать еще долгий путь. Дай Бог ему понять свое назначение, дай Бог ему
приобресть взгляд на жизнь с высокой точки, то есть быть тем поэтом, о котором
я говорю в моем письме к Гоголю, и избежать того эпикуреизма, который заразил
поэзию нашего времени". В другом письме к Плетневу, от 7 декабря 1851 года,
Жуковский
Майкову, что он с своим прекрасным талантом может начать разряд новых
русских талантов, служащих высшей правде, а не материальной чувственности;
пускай он возьмет себе в образец Шекспира, Данте, а из древних Гомера и
Софокла; пускай напитается историей и знанием природы и более всего знанием
Руси, той Руси, которую нам создала ее история, -- Руси, богатой будущим, не той
Руси, которую выдумывают нам поклонники безумных доктрин нашего времени,
но Руси самодержавной, Руси христианской, и пускай, скопив это сокровище
знаний, это сокровище материалов для поэзии, пускай проникнет свою душу
святынею христианства, без которой наши знания не имеют цели и всякая поэзия
не иное что, как жалкое сибаритство -- русалка, убийственно щекочущая душу.
Такое мое завещание молодому поэту: если он с презрением оттолкнет от себя
тенденции, оскверняющие поэзию и вообще литературу нашего времени, то он с
своим талантом совершит вполне назначение поэта".
Заметим, что эти строки написаны Жуковским за четыре месяца до его
блаженной кончины. О впечатлении, произведенном на Майкова этими
вдохновенными словами, Плетнев довел до сведения Жуковского: "Майков
оживотворен тем, что вы о нем ко мне писали. Я с ним прочитал вместе вашего
"Лебедя", и он в восторге от него". <...>
29-го января 1849 года исполнилось шестьдесят шесть лет В. А.
Жуковского. "Уже два года как Россия, -- писал Шевырев, -- готова праздновать
пятидесятилетний юбилей его литературной деятельности, если считать ее с того
первого стихотворения, которое напечатал он в 1797 году, в "Приятном и
полезном препровождении времени". Празднество совершилось бы, если бы
возвратился празднуемый в отечество. Но между тем недавно достойный друг
Жуковского, который по нем представитель нашей словесности, князь П. А.
Вяземский, праздновал у себя в доме то торжество, которого ждет и желает
Россия. Оно совершилось в кругу друзей и близких почитателей Жуковского. Нам
сообщены некоторые подробности об этом празднике от А. Я. Булгакова,
которому передал их очевидец П. П. Новосильцов. Князь Вяземский одушевил
этот
прекрасную жизнь Жуковского. Эти стихи прочитаны были графом Д. Н.
Блудовым и сильно тронули всех. Затем собеседник и друг поэта граф Михаил
Юрьевич Виельгорский, которого имя также любезно многим, своим
одушевленным голосом пропел куплеты, которых слова принадлежат князю
Вяземскому: "Ты, Вьельгорский! Влагой юга кубок северный напень!..", а музыка
самому певцу. Хор певцов и певиц светского общества сопровождал его. Не
можем не упомянуть о том, что тут же раздавались голоса Львова и Глинки. Все
участвовавшие в этом вечере исполнены были одних чувств: любви к
Жуковскому, желания ему возвращения на родину и здоровья его супруге, от чего
зависит возврат его. Список всех тех, которые приняли участие в этом празднике,
был немедленно написан ими, и отправлен к Жуковскому".
В изъявление "сердечного сочувствия и уважения к бывшему своему
наставнику" этот вечер князя Вяземского почтил своим присутствием государь
наследник цесаревич.
На этот прекрасный праздник князь П. А. Вяземский пригласил и
находившихся в то время в Петербурге Ю. Ф. Самарина и И. С. Аксакова. Не
знаем, как отблагодарил за это внимание Самарин, что же касается Аксакова, то
вот что он писал своему отцу (от 31-го января 1849 г.): "В субботу Самарин
получил записку от Вяземского, где он приглашает его и меня, хотя я у него и не
был, к себе на вечер для празднования юбилея Жуковского по случаю
пятидесятилетия его литературной деятельности. Мы отправились и, к
удивлению, нашли почти всех в белых галстухах и орденах: скоро узнали мы, что
на этом вечере будет наследник; тут было множество народу: был Киселев,
Блудов и вообще цвет петербургских придворных умов. Приехал наследник, и
Блудов прочитал стихи Вяземского, на сей случай написанные. Стихи очень
плохи. Блудов читал их, беспрестанно прикладывая лорнет к глазам и тряся голос
для эффекта. Если б мне не было противно и досадно, мне было бы смешно. Да, я
забыл сказать, что все началось пением "Боже, царя храни"; коли бывшие тут
артисты, Оболенские (Дмитрий и Родион), Бартенева и некоторые другие дамы.
Когда Блудов читал стихи, то некоторые дамы прослезились, несколько раз
раздавался ропот неудержимого восторга из уст этих чопорных фигур в белых
галстухах; когда кончилось чтение, то послышались жаркие похвалы: "C'est
charmant, c'est sublime!" {Прекрасно, возвышенно! (фр.).} После этого пропеты