В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
винами".
Но обед у Черткова и вечер у Хомякова сошли для Погодина
неблагополучно. О последствиях для него от ужина Хомякова вот что он пишет в
своем "Дневнике": "Съел и выпил чуть ли не лишнее. Но главное, в комнате было
очень жарко, на дворе с лишком 20° морозу. Я ехал в изношенной шубе и
простудился. Притом воротился домой в 3 часа. Жуковский рассказывал о
Карамзине". <...>
Но вскоре Погодин оправился и имел возможность быть на обеде у
Прокоповича-Антонского. "Набрались, -- записывает Погодин в своем "Дневнике"
(под 1 февраля 1841 года), -- люди пяти поколений: Антонский восьмидесяти лет,
Жуковский шестидесяти, Давыдов и Маслов по пятидесяти, я сорока и Шевырев
тридцати пяти. Разговор об имени "Москвитянина" и других грамматических
вопросах, об языке, о толковании св. Августина на вопрос Пилатов, что есть
истина, о терминах философических".
В февральской книжке "Москвитянина" Погодин имел неосторожность
описать обед, данный Чертковым. Сказав о том, что в честь Жуковского "обедам
и вечерам нет конца", Погодин, между прочим, писал: "Разговор зашел за столом
о привидениях, духах и явлениях, и очень кстати, пред их родоначальником,
который пустил их столько по святой Руси в своих ужасно-прелестных балладах.
Все гости рассказали по нескольку случаев, им известных, кроме любезного
Михаила Николаевича Загоскина, который слушал все внимательно и, верно, уже
разместил их в уме у себя по повестям и романам. Но нет, извините, мой добрый
тезка, я перебиваю их по праву журналиста, и в следующей книжке они явятся у
меня -- рассказанные самими хозяевами".
Эта заметка Погодина возбудила протест Д. Н. Свербеева и недовольствие
Жуковского. <...> Заметкою Погодина был недоволен и М. А. Дмитриев, который
писал ему: "Ваши известия о Жуковском и об обеде -- ни на что не похожи! То
есть просто ни к селу ни к городу и вне всяких приличий! Я первый ахнул,
прочитав ее! Вот и судья праведный". Огорченный неудовольствием Жуковского,
Погодин написал ему повинную. Ответ был доставлен ему А. П. Елагиной, при
следующей записочке: "Я сообщила ваше письмо Жуковскому; посылаю вам
ответ его, не думаю, чтобы он был вам очень неприятен; уважая вас искренно,
Жуковский счел за долг высказать вам свое мнение. Сама эта искренность
доказывает вам, что вы не в опале и что, вероятно, крестник будет с крестом, --
только не теперь!" Сам же Жуковский писал Погодину: "Вы спрашиваете у
Авдотьи Петровны, любезный Михаил Петрович, сердит ли я на вас или нет?
Отвечаю: не сердит, ибо не могу предполагать, чтоб вы хотели мне сделать вашею
статьею неприятность. Но должен вам признаться,
весьма неприятна. Во-первых, в ней нет истины: меня здесь на руках не носят,
никто не дает мне ни обедов, ни вечеров; я приехал сюда для своих родных и
весьма мало разъезжаю. Зачем же представлен я таким жадным посетителем
обедов и балов? Что же касается до выражения вашего: родоначальник
привидений и духов, пущенных по России в прелестных балладах (данное вами
мне прозвание), то иной примет его за колкую насмешку. И я сам, хотя и не даю
этому выражению такого смысла, уверен, что оно многих заставит на мой счет
посмеяться. Не помню, рассказал ли я какой анекдот на описанном вами обеде,
но, во всяком случае, прошу вас моего рассказа не печатать. И вообще было бы не
худо в журналах воздерживаться от печатания того, что их издатели слышат в
обществе: на это они не имеют никакого права. Иначе журналы сделаются
печатными доносами на частных людей перед публикой. Никому не может быть
приятно видеть свою домашнюю жизнь добычею общества или читать в печати
то, что им было сказано в свободном и откровенном разговоре короткого
общества. С именем автора можно печатать только то, что сам автор напечатать
позволит. Сообщать о ком-нибудь какое-нибудь известие -- верное ли оно или
только слух -- можно только с его согласия. Печатать письма, кем-нибудь
писанные или полученные, нельзя без позволения того лица, к кому они
относятся. Без соблюдения этих правил журналы сделаются бичом и язвою
общества. Наши журналы в этом еще не дошли до совершенства английских и
французских, и слава Богу. Примите благосклонно мое мнение, сказанное вам
искренно в ответ на письмо ваше, и опять покорно прошу вас ни речей моих, ни
статей моих, ни писем ко мне или мною писанных без моего ведома в журнале
вашем не печатать"13.
Живший в доме А. П. Елагиной Д. А. Валуев по этому поводу писал
Языкову: "Погодин наживает себе неприятности за свою нелепость. Жуковский
обедал у Черткова: обед, после которого он просил А. П. Елагину что-нибудь
поесть; а Погодин напечатал, что Жуковского закормили; описание обеда,
разговоров присутствующих, в том числе поместил и Свербеева. Свербеев
написал ему формальное письмо с просьбою вперед не делать. Пошли споры,
объяснения, извинения и т. д. Жуковский тоже просил оставить его в покое: от
друзей не убережешься. Жуковский уехал вчера от нас. Стремится к своей
невесте. Дай Бог ему счастия и не обмануться в надежде". <...>