Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни
Шрифт:
Позади меня двигались Зорайда и ее девы, которые яростно рубили и крошили, кололи и резали, как лучшие конные воины всех веков, и с пронзительным смехом призывали разбегающихся трусов остановиться и сразиться с женщинами, если они боятся мужчин, хотя, клянусь богами, что касается меня, то я предпочел бы иметь дело с вдвое большим числом мужчин, чем с теми фуриями, которые следовали за знаменем пророка в наших самых ранних войнах.
Как только мы рассеяли римскую конницу, что заняло немногим больше времени, чем мой рассказ о нашей первой атаке, мы поскакали назад к главному сражению, и там обнаружили Али, Амру и Дерара, которые быстро оттесняли
Перед ними лежала темная, неровная полоса трупов мусульман, показывающая, как сурово и аккуратно римляне делают свою последнюю работу, а перед этими телами товарищей две сотни наших лучших лучников осыпали римлян стрелами так же густо, как снежинки падают на Ливан.
Когда мы подъехали, Али, который теперь был рядом со мной, метнул дротик с такой меткостью и силой, что дротик расколол шлем человека в первой шеренге и вонзился острием в горло человека за ним. Оба пошатнулись, упали вперед, и на мгновение ряд оказался разорван.
Прежде чем шеренга успела сомкнуться, я собрал коня под собой для прыжка, и вместе мы с грохотом прорвались в эту брешь, отшвырнув людей на землю по обе стороны от нас, и я оказался внутри, прорубая себе путь туда, где стоял штандарт.
Али и Дерар проскочили за мной, а следом колонна наших пустынных всадников, словно смуглый поток, ворвалась через все расширявшуюся брешь. Остатки фаланги растаяли под нашим яростным и теперь торжествующим натиском, и когда я протянул руку, чтобы схватить знамя, Тигрол, как я уже называл своего черного скакуна в честь моего давно умершего боевого коня в Армене, схватил за плечо солдата, державшего знамя, и поднял его в воздух, а когда его бледное агонизирующее лицо оказалось на уровне моей руки, я вонзил в него свой клинок так, что сталь выступила на четыре ладони сзади из его шлема. Он упал, а я вырвал знамя и, размахивая им высоко над головой, понесся галопом сквозь убегающих римлян. Наконец, я остановил коня, смеясь и тяжело дыша, посреди того, что когда-то было их лагерем.
Так закончилась первая битва, в которой воины ислама померялись мечами с неверными.
Той ночью меня избрали вождем вместо тех, кто так доблестно пал в первых рядах битвы, и так как мы потеряли добрую четверть наших людей и хорошо знали, что дальнейший путь нам преграждает много укрепленных городов, я собрал военный совет с Дераром, Али и Амру, и мы решили вернуться в Мекку, чтобы объединить наши силы с армией, которую пророк собирал для войны, и задача которой состояла в том, чтобы решить господство на Востоке между Исламом и Римом. Поэтому той же ночью мы отправились в путь, груженные добычей и пленниками.
Среди пленников был тот рослый римлянин, у которого я отвоевал свой любимый меч. Его ранами были только сломанная рука и раздробленная челюсть, и я проследил, чтобы за ним тщательно ухаживали в походе, чтобы он мог рассказать, если сможет, историю моего потерянного меча или, по крайней мере, как он попал к нему, потому что я горел желанием узнать, что случилось с мечом и кольчугой, которую еще предстояло найти и отвоевать, с той ужасной минуты, когда я упал и умер на Голгофе.
Но этой надежде не суждено было сбыться, потому
Я был страшно зол и готов был убить его на месте, но этот парень был храбр, и он был пленник, а его хозяин был суровым и достойным противником. Поэтому вместо убийства я наполнил его шлем золотом из своей доли добычи и велел вернуться в Сирию, сказав, что он зря потратил жизнь своего хозяина, потому что, если бы тот честно рассказал то, что я хотел узнать, я бы отпустил и его тоже, чтобы он смог уехать и вылечить свою руку, так что, возможно, у нас была бы еще одна схватка в грядущих войнах.
Он уставился на меня в немалом изумлении, когда я высказал все это, и ответил с большим уважением, чем говорил вначале:
— Мой господин столь же милостив, сколь доблестен и силен, и я хотел бы, чтобы Дарус был жив, чтобы познать твою щедрость. Однако в обмен на твое золото и мою свободу, если захочешь услышать историю о мече, висящем у тебя на боку, ты можешь узнать ее. Согласно тому, что рассказал нам Дарус, по словам патриарха Иерусалимского Софрония, меч был найден в святом городе, и там же, как говорят, в храме Гроба Господня висит чудеснейшая кольчуга, которая, как я слышал, была найдена вместе с мечом на теле умершего старика на Голгофе в тот день, когда был распят господь.
Можете представить, какой холодок пробрал меня, когда я слушал его простодушные, откровенные слова. На мгновение я закрыл глаза и снова увидел, как тьма опустилась на этот ужасный холм шестьсот лет назад. Я увидел белую фигуру мертвого Христа, висящую высоко на большом центральном кресте, который униженные поклонники его сделали одним из многих символов своего идолопоклонства, и вспомнил, как сам Мухаммед говорил мне, что Иса, последний из пророков, воистину был сыном божьим, хотя эти идолопоклонники унизили его имя и издевались над ним, рисуя его изображения. Я подошел к солдату, положил руку ему на плечо и сказал на старогреческом языке, который выучил в Александрии:
— Отправляйся в Иерусалим со всей возможной скоростью и скажи Софронию, что тот, кто отвоевал свой меч, идет за своей кольчугой. Расскажи ему также о том, что видел и слышал в Муте, и передай ему, чтобы он остерегался за себя и свой город, если моих доспехов не будет, когда я приду. А теперь ступай, и мир тебе!
Он бросил на меня испуганный взгляд, а затем, сделав знак своей веры, пробормотал что-то, что могло быть то ли проклятием, то ли молитвой, и, прижав к груди шлем с золотом, ускакал в темноту, охваченный таким ужасом, как будто увидел призрак из преисподней — кем я, по правде говоря, показался ему, когда он понял весь смысл моих слов.
Глава 18. Последний из пророков
Когда мы вернулись в священный город, то обнаружили, что вся страна между Меккой и Мединой гудит от военных приготовлений и что она переполнена новыми отрядами, которые стекались со всех сторон, чтобы принять участие в священной войне. Известие о нашей победе при Муте, ничтожной по сравнению с теми суровыми битвами, в которых нам суждено было нести знамя ислама, пробудила неистовый энтузиазм как у кочевников пустыни, так и у жителей городов, а вид нашей добычи и пленников заставил всех жаждать разграбления городов Сирии и Персии.