Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни
Шрифт:
Накануне битвы Абу вызвал меня в свой шатер и передал верховное командование в мои руки, так как был стар и болен и больше не мог выходить на поле боя, и поэтому благочестиво решил посвятить себя молитве за наше оружие и уходу за ранеными.
Римляне расположились вдоль берега реки. Их левый фланг был защищен бурной водой, а правый — хребтом, на котором они разместили множество отрядов лучников и пращников. К югу поднимался длинный ровный склон, на котором я расставил свои пятьдесят тысяч мусульман — самое большее, что мы, ослабленные нашими долгими походами,
Я со своим отрядом встал в авангарде, Дерар справа от меня, а Амру слева. В центре располагалась основная часть нашей пехоты; за ними свое место заняла Зорайда с девами-воительницами, так что те, кто вздумал отступить, должны были бы сделать это под огнем их глаз и презрительными ударами их языков; а в самом тылу стоял почтенный спутник пророка, развевая желтое знамя, которое несли перед пророком в битве при Чиабане, а вокруг него были жены и дети многих сотен правоверных. Линия, которую они образовали, была барьером, который не мог перешагнуть ни один человек с сердцем солдата.
Времени на разговоры было мало, поэтому, когда я в последний раз объезжал наши ряды, я показал мечом вперед и назад и крикнул:
— Победа и рай впереди, позор и адское пламя сзади. Помните об этом и не забывайте, что вы сражаетесь на глазах у аллаха!
Едва замер громовой крик, приветствовавший мои слова, как зазвучали римские трубы и началась мрачная кровавая работа. Пять когорт тяжелой римской кавалерии двинулись вперед широкой рысью, которая вскоре перешла в галоп, и, подобно лавине из стали и конского мяса, они обрушились на наш правый фланг, сбивая коней и людей одним своим весом и загоняя оставшихся в основной корпус.
Трижды повторялась эта ужасная атака, и трижды тяжестью коней, людей и доспехов они оттесняли нас назад, разбитых и истекающих кровью, несмотря на всю нашу отвагу. Но трижды яростные упреки и горькое презрение Зорайды и ее дев посылали нас обратно, когда римляне отходили, в свою очередь отброшенные яростью нашего отчаяния.
В третий раз Зорайда с горящими от гнева и стыда глазами взмахнула мечом и прокричала: — За мной, девы ислама, покажем этим мужчинам, как умеют сражаться женщины!
Она пробилась сквозь редкие ряды и во главе своего отряда атаковала римский центр.
Крик ярости и боли вырвался из моей груди, когда я увидел, что моя любимая идет на верную смерть, и в тот же миг та же ярость вспыхнула в сердце каждого мусульманина, видевшего этот славный пример роковой смелости. Я поднялся в стременах, взмахнул огромным клинком над головой и закричал, сам не знаю что, потому что этот крик потонул в таком реве ярости и стыда, вырвавшемся из сорока тысяч глоток, что воздух содрогнулся, как будто разразилась буря.
Не думая ни о чем, не видя ничего, кроме этого храброго маленького отряда героинь, несущегося вниз по склону во главе с Зорайдой, я прикрикнул на Тигрола и помчался галопом, сопровождаемый могучим потоком ярости и отваги, бурлящим позади меня, и мы, сорок тысяч
Я не знаю, что было дальше, кроме одного. Я видел, как белое перо на стальном шлеме Зорайды плавало туда-сюда по темному ревущему морю битвы. Пришел удар и грохот нашего непреодолимого натиска, и я чувствовал, как давление толпы воинов сзади несет меня к ее перу.
Я добрался до него, и какое-то мгновение мы с моей любимой сражались бок о бок, медленно прорубая себе путь сквозь смертоносную толпу вокруг. Внезапно толпа открылась, люди и кони перед нами ушли вправо и влево, пронзительный рев труб заглушил шум сражения, и по проделанной дорожке на нас с грохотом вылетел свежий отряд римской конницы с выставленными пиками, глубиной в три ряда.
— Зорайда, зайди мне за спину! — крикнул я, отчаянно бросив Тигрола вперед и напрягаясь в седле, чтобы принять удар. Я отбил одно из первых трех копий щитом, и отбросил его в сторону. Второе я разрубил отчаянным ударом своего большого меча, но третье прошло мимо. Лучше бы аллах сделал так, чтобы оно пронзило меня в самое сердце, потому что в следующее мгновение я услышал сзади резкий вскрик, который поразил меня, как ледяной кинжал в сердце. Я не осмеливался оглянуться, слишком хорошо зная, что увижу, но с криком, больше похожим на крик дикого зверя, чем человека, я прорычал:
— Проклятие аллаха тебе, собака! Убирайся к своим товарищам в ад! — и мой мстительный меч обрушился на голову того, кто держал это роковое копье с такой силой, как никогда раньше. Шлем и череп разошлись надвое, как разрубленный апельсин, и пока всадник падал, я подхватил его копье и, не обращая внимания на пронесшуюся мимо меня атаку, оглянулся назад вдоль древка.
Увы, другой его конец руками обхватила Зорайда. Она сидела, покачиваясь в седле, бледная, как смерть, — нет, уже полумертвая, потому что острие вошло в ее грудь.
Последний взгляд любви блеснул в ее стекленеющих глазах сквозь пыль сражения, губы ее шевельнулись в последней улыбке, одновременно приветствуя и прощаясь, а потом ее милая голова склонилась вперед, и, когда она уже падала с седла, я выхватил проклятое копье из раны, обхватил ее левой рукой и поднял на седло перед собой. Напрасно мои слезы и поцелуи падали густо на холодную красоту ее обращенного ко мне лица, лежавшего на моей измученной груди. Она была мертва, как тогда, когда моя рука вонзила кинжал ей в сердце в нашей могиле в пустыне за Ниневией, и снова она отправилась к звездам раньше меня.
Глава 21. Назад в тень
Прижимая к себе ее мертвое тело левой рукой, яростно и быстро размахивая огромным мечом правой и направляя Тигрола коленями, я пробивался сквозь массу сражающихся, в холодной ярости отчаяния не думая о том, выйду ли я живым или одно из тысяч копий и мечей, которые летали и сталкивались вокруг, сбросит меня с седла и швырнет нас обоих вниз, где мы были бы растоптаны до потери человеческого облика копытами и ногами, которые вспенивали кровавую грязь поля битвы.