Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Гриффит Джордж

В тот вечер мы пировали в старой ратуше по-королевски. Весь Плимут был освещен огнями, в нашу честь звучали сладкозвучные карильоны и громоподобные салюты, а на следующий день были решены более высокие и важные вопросы. Теперь со стороны моей милой леди не было никакой задержки, потому что то, что она обещала, я честно выиграл и мог забрать, когда захочу. Она поставила только одно условие, и оно было таково, что я был бы не мужчина, если бы не выполнил его. Она хотела выйти за меня замуж в старом поместье в той маленькой комнатке в старинной башне замка, где сэр Бодуэн поместил меня и где она ухаживала за мной с любовью, когда я был еще ее «спящим крестоносцем» и рыцарем ее девичьих грез. Так что, хотя мой любимый товарищ по оружию заслужил и получил свою невесту в Плимуте, мне

пришлось немного подождать своей. Но ждать пришлось недолго, потому что через три дня после того, как Мэри Сиденхэм вернулась из церкви, «Леди Кейт», прекрасный новый бристольский корабль, который я купил, стоял в Проливе со спущенными парусами, готовый отвезти нас на север. И с попутным ветром по яркому солнечному летнему морю мы уплыли самой веселой компанией, какую когда-либо уносил английский дуб по английским водам.

И вот сэр Филип привез невесту домой, и они стояли бок о бок с нами, когда настал самый важный из всех дней моей долгой жизни, и мы с Кейт встали рука об руку перед маленьким алтарем, который был установлен в недавно освященной комнате, которая уже была освящена для нас удивительными и полными любви воспоминаниями.

Есть вещи, о которых нельзя писать, так как это принижает их, даже если бы человеческие слова действительно могли изобразить блаженство и восторг от них. И наш брак, самый удивительный из всех, когда-либо соединявших руку и сердце мужа и жены, был, несомненно, одной из таких вещей. Здесь на какое-то время перо выпадает из моей руки, и я откидываюсь на спинку стула, размышляя о том, что значит истинная любовь для того, кто любил и добивался любви, терял и находил, и снова терял, пока сквозь долгие грезы о той яркой осени, согретой любовью зиме и нежной весне, которая последовала за ней более трехсот лет назад, снова не прорывается грохот пушек, эхом разносящийся по английскому побережью, и сквозь туман слез, который собирается в моих устремленных в прошлое глазах, я вижу сияние предупреждающих огней маяков, перескакивающих от мыса к мысу, от горы Эджкамб до предгорий, и перепрыгивающих с вершины на вершину и со шпиля на шпиль над пробуждающейся английской землей в ту памятную ночь 19 июля, чтобы сообщить нам, что туча войны снова разверзлась и что Армада Филиппа, которая много раз вызывала растерянность и давно внушала страх, наконец, приближается к нетронутой английской земле.

Вы знаете, потому что летописцы рассказали вам, а поэты пропели для вас историю той долгой битвы, длившейся пять дней и пять ночей от Лайзарда до пролива Ла-Манш — это время яростного наступления и жестокого отпора, когда судьба Англии и всего мира трепетала от прихоти ветров, когда мы, как бульдоги, висели на хвосте у «донов», нападали и донимали, горели и тонули, но причинили столь незначительный урон огромной массе этого могучего флота, что, когда наступила суббота и мы увидели французскую землю справа от нас и английскую слева, прямо перед нами был большой полумесяц [39] Армады, плывущей мимо Кале, все еще несломленной и почти такой же сильной, как всегда. Еще 25 км, восемнадцать коротких морских миль и можно будет добраться до Дюнкерка. Тогда адмирал Сидония соединит свои силы с герцогом Пармским, и решится судьба Англии.

39

Боевое построение в виде дуги; задний корабль прикрывал корму переднего.

Что случилось потом, никто никогда не узнает, но, несомненно, произошло какое-то чудо, и благодаря ему Англия и весь мир были спасены.

Сила человека не смогла ничего сделать. Величайшие адмиралы и капитаны того времени, самые героические моряки проявили всю доблесть и мастерство, и, несмотря ни на что, великая Армада благополучно прошла через тысячи опасностей и была все еще непобедима. Не было ни одного англичанина, ни на корабле, ни на берегу, который в этот час не чувствовал бы тяжесть на сердце и не думал бы о том, что теперь остается только ждать конца и сражаться до смерти, когда он придет. И вот, в одиннадцатом часу,

свершилось чудо, и Армада встала на якорь.

Это было необъяснимое безумие, но это случилось, хотя мы были настолько далеки от того, чтобы догадаться об истине, что чуть не догнали их, прежде чем узнали, что они остановились. Мы были так близко от них, что едва спасли себя и преимущество наветренной стороны, бросив якоря всего лишь на расстоянии пушечного выстрела от мириад огней, которые указывали, где находятся испанцы. Сеймур и Винтер присоединились к нам с дуврской эскадрой, а на борту «Королевского ковчега» был созван военный совет, от решения которого, как верно заметил один из ваших величайших летописцев, зависела судьба человечества.

Пока шел совет, я расхаживал взад и вперед по корме своего корабля, наблюдая за огнями испанского флота, и в этот момент мне явилось из далекого прошлого видение той ужасной дневной и ночной битвы в заливе Акциум более шестнадцати столетий назад.

Тогда, как и сейчас, господство над миром лежало, трепеща, на красных весах войны. Тогда, как и сейчас, два великих флота столкнулись друг с другом в преддверии величайшего сражения, которое должно было определить морскую империю и судьбу народов. Тогда решалось, будет ли это Рим или Александрия, теперь Англия или Испания.

Я закрыл глаза, все еще стоя лицом к лежащей на якоре Армаде, и увидел, как из темноты поднимается зловещее пламя брандеров, дрейфующих вместе с ветром и приливом на сбившиеся в кучу галеры флота Антония. Я видел, как они проникли в них, и снова наблюдал за последовавшим крушением и разгромом, и снова вел своих орущих морских волков в последнюю атаку на эту разбитую и охваченную паникой толпу.

Этого было достаточно. Не напрасно это благословенное видение посетило меня в тот решающий час судьбы Англии.

Галеон Дрейка «Месть» лежал на якоре в двух кабельтовых от «Леди Кейт», и когда я снова открыл глаза, то заметил, что сквозь мрак к нему несется пинас. Я окликнул его, и мне ответил голос Дрейка. Я снова позвал его, прося подойти к борту, и пинас развернулся под моей кормой.

— Что там, сэр Валдар? — спросил адмирал таким тоном, что я понял, что он чем-то раздражен. — Вы что-нибудь видели? Есть у «донов» признаки движения?

— Если вы найдете время, чтобы подняться на борт, сэр Фрэнсис, — ответил я, — или если вы возьмете меня на свой корабль, я расскажу вам кое-что из того, что я видел, и что может иметь отношение к завтрашнему сражению, если мы собираемся биться, но я хочу, чтобы нас никто не услышал.

— Тогда чем быстрее вы расскажете, тем лучше, — прорычал он, карабкаясь по борту. — И пусть мне это понравится больше, чем все, что я слышал там, на совете у лорда-адмирала.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал я, входя с ним в каюту и запирая за собой дверь.

Я рассказал о том древнем морском сражении при Акциуме и о том, как мы заставили огонь сражаться вместо нас. И когда я закончил, он ударил кулаком по столу с такой силой, что выбил из него пыль, и воскликнул:

— Клянусь Господом воинств, ты попал в цель, сэр Валдар! Надо так и сделать — поджечь собственные корабли! Ты знаешь, в наши дни ходит много праздных разговоров о том, что такие средства не годятся для христиан, как будто есть какая-то разница в том, чтобы сжигать корабли на якоре, как мы это делали в Кадисе, или посылать горящие брандеры во вражеский флот. Да, клянусь честью, надо так и сделать, и мы с тобой, сэр Валдар, сделаем это, если только «доны» подождут, пока мы подготовим корабли. У меня есть четыре или пять суденышек, которые я вполне могу выделить для такого хорошего дела, и я не сомневаюсь, что мы сможем найти другие.

— Я найду остальные, — ответил я, — если предам огню все корабли, кроме этого.

Так и было решено. Это было в субботу вечером. Все воскресенье мы упорно трудились, готовя наш ловкий ход, и когда наступила ночь, безлунная и облачная, у нас было восемь судов, битком набитых горючим материалом, и каждый с полудюжиной бочек пороха, аккуратно уложенных под палубой. Мы дождались, пока прилив не переменится, и теперь он мчался от нас к Армаде, обтекая огромные галеоны, стоящие на двойных якорях.